— Из-за проклятых лассаров я потерял один глаз и стал похож на чудовище, которым можно пугать детей по ночам. Я хочу изрезать ее тело так же, как резали мое за каждое неповиновение. Вы! Правители! Что вы знаете о горе своего народа? Где вы были все это время? Служили в армии Ода? Жрали с его стола и трахали лассарок, пока мы тут умирали? Вы пришли сюда со своими людьми, вооруженные до зубов и сменили одну власть на другую. А что нам с этого? Тем, у кого нет мечей и копьев в руках? Что нам с велеара, который скрывает свое лицо от народа. Может быть, он и не Даал вовсе!
Я приближался к нему, глядя в один уцелевший глаз и чувствовал, как ярость усиливается с каждым шагом. Она оседает на мне слоем копоти и гари, сжигая изнутри. Несколько секунд смотрел ему в глаза и сделал то, чего не делал долгие десять лет — я содрал маску с лица и швырнул ее на землю. Толпа ахнула, а я обвел их всех тяжелым взглядом, видя, как они в ужасе шарахнулись в стороны от меня. Да! Ваш велеар не красавец. Страшно? Кто-то из детей закричал, заскулили собаки, вжались в ноги стражей, поджав хвосты, когда я метнул на них свирепый взгляд.
Лагнар прищурился, но не отступил, смотрел на меня исподлобья.
— Мы все много чего потеряли из-за лассаров! И лицо — не самая страшная потеря.
Швырнул меч Саяру, сдернул накидку с плеч.
— Я без меча, Лагнар. Ты все еще хочешь смерти лассаской велеарии или признаешь мое право вершить правосудие так, как Я считаю нужным?
Один глаз противника слегка подергивался. Он думает. Прикидывает, насколько силен и сможет ли побороть меня. Ведь если убьет своего даса это означает полный переворот и его абсолютную власть в городе, а затем и в государстве. Бейны достаточно благородны, чтобы претендовать на престол. Только вряд ли Лагнар осознает, что бросил вызов не человеку.
— Драться с меидом — это безумие, — шепнул кто-то.
— Лагнар силен, как бык. Кто знает, чья возьмет.
— Ставлю золотую монету на велеара.
— А я на Лагнара. Он голыми руками коровам головы сворачивает. Велеар слишком тощий против него.
Всегда и везде одно и тоже. Зрелища. Удовольствие от чьей-то боли и смерти. Люди их желают, невзирая ни на что. Толпа начала дрожать закипающим адреналином, я снова почувствовал вибрацию нарастающего безумия и жажды крови. Животное предвкушение расправы над одним из нас. И я не был уверен, что все сто процентов на моей стороне. Его они знают намного лучше, а я им не знаком. И лишь отголоски былого величия Даалов сдерживают их, заставляя склонять головы.
Одноглазый еще несколько секунд промедлил, а потом прорычал:
— Смерть лассарской суке!
Это был вызов. Он принял свое последнее решение в жизни, а мне дал тот самый шанс, когда можно наглядно показать, кто я и на что способен. Вызвать тот самый страх. Суеверный ужас перед сильнейшим. Я всегда знал, что нет ничего сильнее страха. В саананскую бездну уважение, благородство и честь. Только страх. Ужас перед неминуемой расплатой. Вот что пробуждает любовь и сдерживает мятежи. На одной справедливости далеко не уедешь.
Он скинул с себя куртку из облезлого меха куницы, сдернул с головы рубаху, тряхнув засаленными волосами. Кое-где на теле виднелись следы от плетей, шрамы от лассарских мечей. Здоровенный, сильный. Раза в два больше меня самого. И я мысленно пожалел о том, что сейчас убью его и потеряю сильного воина, способного драть противника голыми руками. Я одной рукой рванул свою рубаху на груди и отшвырнул в сторону. Не потому что драться без одежды удобней, а морозный воздух контрастирует с кипятком, текущим по венам вместо крови, а потому что я хотел, чтоб они видели, что я один из них. На мне меток раба больше, чем на них на всех вместе взятых.
Толпа отшатнулась еще дальше, и я знал почему, моя спина ничем не отличалась от спины Лагнара. Это опускало его на ступень ниже меня. И это же давало мне право говорить от имени всех, не разделяя меня с ними на велеара и подданных.
Волк внутри заурчал в предвкушении бойни, мотнул головой, оскалился. Настал его час…Не в полную меру, но это его время. Его личное пиршество.
Одноглазый тут же кинулся в бой. Рванул с места, наклонив голову. Стихли все звуки. Я отсчитывал секунды до его приближения. Я даже знал, куда он нанесет удар. И когда эта туша обрушилась на меня с ревом дикой обезьяны с Островов, я встретил его резким выпадом руки, и кулак, рассекая воздух, угодил четко в сердце. По телу одноглазого прошла волна от силы моего удара, его отшвырнуло на спину, протащив на несколько метров вперед, под ноги людям. Земля, грязь и талый снег взметнулись под ним вихрем.
Я не дал опомниться, метнулся к нему и еще один удар в то же место, останавливая жизнь, ломая грудную клетку. Ребра впиваются ему в легкие, раздирая его изнутри. Сердце не бьется от болевого шока. И волк слышит этот хруст, чавканье крови из лопнувших органов. Единственный глаз Лагнара вылез из орбиты, он задыхался от боли и удивления. Потому что понял, что человек не нанесет такого повреждения. Что сила удара равнялась силе толчка каменной глыбы и перекрошила его изнутри. Очень больно и очень быстро. Все его величие в ошметки гордости к моим ногам в грязных сапогах.
Я склонился над ним на одно колено, выпивая его ужас и суеверное понимание того, что сейчас происходит, гипнотизируя, забирая и впитывая боль. Медленно взяв за голову обеими руками, резко крутанул в сторону, до характерного хруста. Со рта Лагнара полилась кровь, а я вдохнул ее запах всей грудью и медленно встал с колен. Магическая тишина дрожала в воздухе плотной стеной, а я распрямил руки и захохотал, совершая первый круг полета Коршуна над телом противника. Они молчали пока длился мой танец смерти, пока я наслаждался минутами триумфа, вселяя в них ужас. Послышались первые крики в толпе, она, как муравейник загудела от восторга, пробуждая во мне ответную волну самоуверенной наглой радости.
Когда я выпрямился в полный рост, кто-то из валласких мальчишек попытался стащить у меня из-под ног маску, но я повернулся к нему и, перехватив тонкую ручонку, заглянув в расширенные от страха и восхищения глаза, спросил:
— Как звать?
— Лютер, мой дас, — на вид ему лет двенадцать.
— Чей сын?
— Лютер — сын Нершо и Луси.
Он смотрел на меня, и его губы подрагивали от желания расплакаться от страха.
— Страшный?
Он кивнул, а я засмеялся, заставив его зажмуриться.
— Возьми ее себе, Лютер, и сохрани. Передай своему отцу, пусть отдает тебя в армию велеара.
— Я простолюдин.
— Ты — мужчина, прежде всего. Валласу нужны смелые воины… а ты смелый, если не побоялся украсть мою маску. А теперь брысь отсюда.
Он быстро закивал и, когда я разжал пальцы, метнулся в гущу людей, унося ноги и не забыв прихватить маску.
Я прошел вдоль толпы, по периметру того самого круга, который они образовали для боя, успокаивая волка, приказывая ему спрятать клыки и когти.