Рыбы - читать онлайн книгу. Автор: Мелисса Бродер cтр.№ 29

Теперь я делала все по-другому, живя в состоянии, если так можно выразиться, сестринской чистоты. По возвращении из парка я кормила Доминика и сама завтракала греческим йогуртом, медом и орехами, как делала в самом начале, когда только-только взялась за диссертацию. Мне почему-то казалось, что если я буду есть как ела Сафо, то в каком-то отношении стану ближе к ней. Тот же эффект мог возникнуть, если смотреть на океан, пусть другой, не тот, что открывался ей, но все равно океан.

В отличие от моей квартирки в Фениксе, в доме Анники в Венисе у меня не возникало желания сунуть голову в духовку. Но на всякий случай я завела привычку проводить какое-то время вне дома. Ходила в кафе, пила эспрессо, работала по нескольку часов кряду с полузабытым ощущением значимости и цели. Через дверь проходили скейтеры, серферы и парни с гитарами – без рубашек, в съехавших на бедра шортах, подтянутые, гибкие, мускулистые. Но я чувствовала себя богиней, я была выше их всех, и некая сила, словно защищая меня, устраняла их с поля моих желаний. Я носила белое и дважды в неделю ходила в группу, встречая других женщин с сестринской любовью. Теперь я могла помочь. В каком-то смысле я относилась к ним по-матерински, и это новое ощущение не пугало, но придавало сил.

Я со всем определилась. Если просто избегать достаточно долго всего опасного, другие люди в твоей жизни покажут тебе тебя саму и что не нужно делать. Ты можешь восторгаться их завоеваниями, но не мучиться от их потерь. Диана звонила каждый день. Едва ли не каждый день она отправлялась в теннисный клуб и сталкивалась с полным отсутствием внимания со стороны обоих теннисистов. Стараясь избегать Калеба, юного друга ее сына, она попала в «Craigslist». Слышала ли она о Тиндере? Скорее всего, Диана боялась, что кто-нибудь увидит там ее фотографию. Она снова начала трахаться с незнакомцами на темных парковках. После ее всегда накрывала волна стыда и самобичевания, но до она заряжалась энергией.

Клэр так и не нашла подходящей кандидатуры на освободившееся место Парня-с-хвостом как третьего члена ее гарема. Предсказание, похоже, сбывалось: эмоционально справиться с Дэвидом в одиночку, без буфера из других мужчин, она не могла. Началось с пропущенных сообщений. Клэр поймала себя на том, что, стараясь привлечь его внимание, дублирует уже отправленные. Потом он отменил поездку на концерт под открытым небом в Санта-Монике. В тот вечер, когда это случилось, она позвонила мне и сказала, что больше так не может. Она старалась заглушить чувства к этим мужчинам, держать эмоции внутри, думать и действовать только передком, но ничего не могла с собой поделать. Теперь она влюбилась в Дэвида.

– Понимаю, – сказала я. – И у меня нет ни малейшего желания сдерживаться. Не уверена, что могу получать удовольствие от секса, если партнер не хочет меня по-настоящему. А если он и в самом деле очень меня хочет, то у меня желание продлится недолго.

Я сказала ей так, потому что мы с ней были очень похожи и мои мысли совпадали с ее мыслями. Вместо того чтобы обвинять ее, я призналась в том, что, как надеялась, она приложит к себе. Лучше так, чем заявить: «Зачем ты поступаешь так по отношению к себе? Это не сработает. И гарем в тысячу мужчин тоже не поможет. Тебе нужно остановиться».

Но Клэр все равно не поняла. Может быть, посчитала, что в душе я осуждаю ее, считаю себя в чем-то лучше. Так оно отчасти и было, но я не хотела это показывать. Не хотела даже допускать это.

– Я не такая, как ты, – сказала Клэр. – Не живу фантазиями. И сейчас просто не могу справиться с ситуацией.

– Ты еще сможешь все поправить, – сказала я со своего холмика под названием «Я лучше».

Она призналась, что снова истязает себя.

– Режешь?

– Нет, не режу – бью. Бьюсь головой о стену. Колочу себя до синяков.

– Господи. Мне так жаль. – Я больше не чувствовала, что лучше ее. Это была не игра, не соперничество, не спор, кто прав, а кто виноват. Я больше не осуждала ее за то, что она, будучи матерью, не может взять под контроль все это дерьмо, за то, что тащит через это дерьмо и детей. Я видела, что она – это я, а я – она. И в плохом, и в хорошем.

Но даже и зная это все – видя в этих женщинах, какой могу быть сама и что могу чувствовать, – я не предпринимала ничего, чтобы приглушить начинавшие вдруг звучать голоса, придавить поднимавшие голову желания. Как странно, что книги, только что набравшей ход, и Доминика, такого милого и забавного, хватило на несколько дней, а потом они стали вдруг лишь предметами обстановки, объектами, оказавшимися на моей орбите. Они плавали в пустоте, но не заполняли ее. После разговора с Клэр я два вечера удерживала себя от прогулки к камням. И, просыпаясь по утрам, радовалась, что устояла, не поддалась. Я сопротивлялась.

На третий вечер появилось ощущение, что я снова свободна. Я ни в чем не нуждалась. Но потом, без предупреждения – ни сопротивления, ни внутренней борьбы, ни сомнения, ни размышлений о Диане или группе – я обнаружила, что стою в длинной юбке и плотном кремовом свитере. Я взяла с собой одеяло и устроилась на камнях. Плещущие внизу волны покусывали ноги. Случилось удивительное: Тео, который был для меня никем, стал вдруг кем-то, кто был мне нужен. Реальны ли наши чувства в отношении другого человека? Или они всегда лишь проекция наших желаний и потребностей, независимо от него?

– Все прекрасно, – сказала я себе. – Все абсолютно прекрасно.

Тео еще не появился. Но был волнующий сам по себе океан. Смотреть на него с балкона я могла в любое время, но касаться его – совсем другое дело, это нечто особенное, пробирающее до дрожи. Почему я так редко делала то, что меня волновало? Почему, чтобы привлечь меня сюда, понадобился какой-то странный пловец? Почему недостаточно самого океана, манящей ловушки его соленых прикосновений?

Я набрала сообщение для Клэр.

Свернувшись калачиком, я устроилась на одном из камней, а когда проснулась, было около часа ночи. Поднимался прилив. Меня покрывали соль и брошенная океаном пена. Я ощущала себя частью океана и частью камня. Не так ли чувствовала себя Сафо, даже в часы глубочайшего отчаяния, – частью земли, как будто и отчаяние, и желание, и извечная космическая жажда были чем-то достойным прославления, чем-то естественным, даже священным или, по крайней мере, не тем, что должно терпеть.

Что, если все естественно? Что, если нет ни неправильного, ни правильного в том, кого ты любишь, кого желаешь, к кому тебя влечет? Если воля вселенной есть воля вселенной, если все происходит как происходит, тогда не получается ли так, что все, что бы ты ни делал, правильно?

Я уже приготовилась сдаться и уйти, когда увидела вдалеке его. Он плыл ко мне. Я засмеялась, и слезы подступили к глазам.