Вероятно, Лебон говорит о первых образцах массового искусства, таких как оперетта. Что касается кинематографа, то он был изобретен как раз в год выхода книги нашего философа.
Не будучи более предметом необходимости, оно может быть только ремесленным и подражательным. Нет в настоящее время ни одного народа, который бы имел национальное искусство, и каждый в архитектуре, как и в скульптуре, живет только более или менее удачными копиями с отдаленных времен.
Искусство – только низший род промышленности, когда оно перестает быть выражением потребностей, идей и чувств известной эпохи. Я удивляюсь теперь искренним произведениям наших средневековых художников, рисовавших святых, рай и ад – предметы очень существенные тогда и составлявшие главный центр существования; но когда художники, у которых уже нет настоящих верований, покрывают наши стены теми же сюжетами, силясь вернуться к технике другого века, то они делают только жалкие подражания, совершенно не интересные для настоящего времени и которые будет презирать будущее. Милые наивности ребенка вызывают отвращение, когда им начинает подражать старик.
Скорее всего, Лебон атакует ранний модернизм, в Англии представленный «Братством прерафаэлитов» и движением «Искусства и ремесла», во Франции – ар-нуво и близкими стилями в других странах. Этот стиль, испытавший на себе влияние идеи Рихарда Вагнера о «тотальном произведении искусства», требовал переизобрести национальную мифологию, поэтому в нем был силен «неоготический» элемент, обращение к средневековой архитектуре, живописи и декоративно-прикладному искусству с целью создать современный синтез искусств, отвечающий духу технического прогресса, но при этом обращающий к истокам национального духа. В России можно вспомнить живопись братьев Васнецовых, Михаила Нестерова, Ивана Билибина, Николая Рериха, архитектуру Ф. Шехтеля и Л. Кекушева – каждый из этих мастеров создал свою версию сказочного Средневековья.
То, что сейчас сказано нами о живописи, приложимо и к нашей архитектуре, пробавляющейся в настоящее время подражаниями формам, соответствующим потребностям и верованиям, каких у нас уже нет. Единственная искренняя архитектура наших дней, потому что она только одна соответствует потребностям и идеям нашей цивилизации, это архитектура пятиэтажного дома, железнодорожного моста и вокзала. Это утилитарное искусство так же характерно для известной эпохи, как были некогда готическая церковь и феодальный замок; а для будущей археологии большие современные гостиницы и готические соборы будут представлять одинаковый интерес, потому что они будут последовательными страницами тех каменных книг, которые оставляет после себя каждый век, и вместе с тем она отбросит с презрением, как негодные документы, жалкие подделки, составляющие все современное искусство.
Лебон выступает против «историзма» и «эклектизма» тогдашней архитектуры, стремления украшать утилитарные здания декором, взятым из предыдущих эпох и произвольно размещенным на фасаде просто ради рекламного впечатления. В своем требовании «искренней архитектуры» он предвосхищает эстетику конструктивизма, утилитаризма и Баухауса, развернувшуюся после Первой мировой войны, в которой решение архитектурных и инженерных задач сближалось и не делалось различие между утилитарным и эстетическим назначениями архитектуры: дом стал напоминать завод, а главными ценностями помещения стали удобство и здоровый образ жизни.
Ошибка наших художников заключается в том, что они желают оживить формулы, соответствующие эстетическим потребностям и чувствам, каких у нас уже нет. Наше жалкое классическое воспитание набило их головы отжившими понятиями и внушает им эстетический идеал, совершенно не интересный для наших дней. Все меняется с веками – люди, их потребности и верования. Во имя каких принципов решаются утверждать, что одна только эстетика не подчиняется закону развития, который управляет вселенной? Каждая эстетика являет собой идеал прекрасного известной эпохи и известной расы, и в силу одного того, что эпохи и расы бывают различные, и идеал прекрасного должен постоянно меняться. С точки зрения философской, все идеалы равноценны, потому что они составляют только временные символы. Когда влияние греков и римлян, в течение стольких веков фальсифицирующее европейский ум, наконец исчезнет из нашего воспитания и когда мы научимся самостоятельно смотреть вокруг себя, то для нас сделается ясным, что мир обладает памятниками, представляющими по меньшей мере одинаковую эстетическую ценность с ценностью Парфенона и имеющими для современных народов гораздо высший интерес.
Классическое воспитание – образование в тогдашних гимназиях, ориентированное на изучение древнегреческого и латинского языков и постоянное знакомство с образцами литературы и искусства античности. Идея классического воспитания восходит к движению европейского ренессансного гуманизма, полагавшего, что возрождение греко-латинской образованности приведет к подъему политических институтов и поможет создать новый государственный идеал, способный преодолеть кризисы постоянных междоусобиц. Лебон с позиций веры в неуклонный прогресс общества выступает как критик такого воспитания.
Из всего вышесказанного можно заключить, что если искусство, как и все элементы цивилизации, составляет внешнее проявление души народа, который их создал, то это еще не значит, что оно составляет для всех народов точное выражение их мысли.
Это разъяснение было необходимо. Ибо важностью, какую имеет у известного народа тот или другой элемент цивилизации, измеряется преобразующая сила, прилагаемая этим народом к тому же элементу, когда он его заимствует у чужеземной расы. Если, например, индивидуальность его главным образом проявляется в искусстве, то он не в состоянии будет воспроизвести ввезенных образцов, не наложив на них глубокого своего отпечатка. Напротив, он очень мало изменит элементы, которые не могут служить истолкователями его гения. Когда римляне заимствовали архитектуру у греков, они не делали в ней никаких коренных изменений, потому что они больше всего вкладывали свою душу отнюдь не в свои памятники.
Следует заметить, что римляне сами описывали себя как склонных не к наукам или искусствам, а к управлению многими народами, о чем свидетельствуют известные строки Вергилия:
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно –
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных.
(пер. С. Ошерова)
И однако даже у такого народа, совершенно лишенного оригинальной архитектуры, вынужденного искать себе образцы и художников за границей, искусство должно в несколько веков подчиниться влиянию среды и стать, почти вопреки себе, выражением расы, которая его заимствует. Храмы, дворцы, триумфальные арки, барельефы античного Рима – работы греков или греческих учеников; и однако характер этих памятников, их назначение, их орнаменты, даже их размеры не будят больше в нас поэтических и нежных воспоминаний об афинском гении, но больше – идею силы, господства, военной страсти, которая приподнимала великую душу Рима.