Мода и гении - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Хорошилова cтр.№ 85

Фотография Ольги Хорошиловой

Дефиле кончилось. Довольная Шанель скомандовала перерыв и велела Лифарю и Плисецкой следовать за ней на третий этаж, где находились ее личные покои, в которых она принимала только близких.

Было торжественно тихо. Паркет приятно поскрипывал под ковром. Сквозь занавешенные окна пробивались лучи парижского осеннего солнца, и ожившие от их прикосновения золотые пылинки тихонько танцевали менуэт в такт глухим ударам ворчливых часов. Этот танец казался шутливым пересказом только что увиденного дефиле.

Осипшие часы едва поспевали за скороговоркой хозяйки. Она сыпала сухими горошинами слов, которые разлетались по напряженно-тихому кабинету: казалось, он тоже побаивается Мадемуазель. Она глухо и скоро объясняла свой мир, и от каждого слова, будто по команде, вспыхивали дивные предметики, его населявшие.

Китайские шелковые ширмы в золотых журавлях, танцующих у изумрудных скал, черно-красные лаковые столики династии Минь, благороднейшие истово-бирюзовые вазы эпохи Цин, панели с парящими летучими мышами — японскими веерами разных форм и оттенков, резная шкатулка с забавной ручкой Дюймовочки, безумные резные итальянские рамы с капризными амурами, запутавшимися в театральном занавесе, услужливые арапчата в костюмчиках эпохи Веронезе, маски греческие и маски венецианские, лошадки, верблюды, птичка в клетке на старинной Библии, бесконечная пестро-золотая лента книжных корешков, опоясывающая все комнаты, весь этот старинный, наивный, уставший мир, который так удачно рифмовался с антикварной сусальной парижской осенью, шелестевшей за окнами особняка.

Шанель зычно скомандовала, и появились, буквально из ниоткуда, миловидный юноша и хрупкая девушка, вынесли шкатулки и открывали их одну за другой в хорошо заученном порядке. Мадемуазель показывала свои сокровища: камеи, ожерелья, перстни, шатлены, сотуары, броши. Предъявила, между прочим, браслет с изумрудами, назвав его подарком от великого князя Дмитрия Павловича, с которым у нее был роман, слишком громкий для настоящего.

Потом расположились на широком диване, обитом бежевой замшей. На столике чудесным образом возникли закуски и бутылка водки. Сергей Михайлович знал слабость Мадемуазель к обжигающему русскому напитку. Надо сказать, Шанель не только любила водку, но и умела ее пить — научилась этому в привольные двадцатые у великосветских эмигрантов.

Сначала все было тихо и чинно: Шанель сыпала словами под гомон часов, Лифарь отвечал «да, да, да» и чокался с ней по-русски. Плисецкая улыбалась, внимательно рассматривала интерьер и примеряла его к черно-белой Коко. Закуски и волшебный напиток быстро развязали язык. Лифарь вспоминал Дягилева, Стравинского, балет, все то, что так любила гостеприимная хозяйка. А Шанель под его сладкое воркование возвращалась в свою давно ушедшую молодость, бесцеремонно разглядывала Плисецкую, пыталась шутить, смешно надувала шагреневые щечки и корчила рожицы. А во время позирования для памятного снимка даже ухватила приму за грудь, совсем по-дружески. В общем, вечер удался.

Лифарь ликовал: все шло по плану: Шанель, незабываемый вечер, подарок. Плисецкая, конечно, была на его стороне. Она тоже мечтала, что знаменитый хореограф привезет в Москву свои балеты. Обещала помочь. В обмен на «вечер балетов Лифаря в Большом» Сергей Михайлович приготовил советскому правительству бесценное подношение — письма Пушкина своей невесте Наталье Гончаровой.

У этих писем невероятная история.

Сначала они хранились в архиве графини Софии Николаевны де Торби, внучки Натальи Гончаровой. После смерти Софии Николаевны письма перешли к ее морганатическому супругу, великому князю Михаилу Михайловичу, который, по отзывам Дягилева, не смыслил ни в чем, кроме хороших вин. Сергей Павлович начал активно обрабатывать бонвивана и в 1929 году выкупил у него бесценные документы за 50 тысяч франков. В июле он получил их через своего лондонского представителя и, не имея времени даже распаковать, положил в банк, надеясь вернуться к письмам осенью, чтобы подготовить к публикации. Но в августе 1929-го Дягилев скоропостижно скончался в Венеции. В 1930 году Лифарь выкупил библиотеку и архив своего великого протеже, заработав для этого деньги, как он выражался, «собственными ногами». Начался увлекательный период изучения документов вместе с моим сводным дедом Модестом Гофманом, который тогда был научным секретарем и соавтором Лифаря. В 1936 году они выпустили книгу «Письма Пушкина к Н. Н. Гончаровой», всего 210 нумерованных экземпляров.

Модест Гофман (зачитывает приветственную речь) и Серж Лифарь (пятый справа) на открытии выставки «Пушкин и его эпоха», которую они организовали и курировали. Париж, 1937 г.

Коллекция Ольги Хорошиловой

Сергей Михайлович дорожил этими документами, связанными одновременно с двумя ему близкими эпохами: пушкинским временем и эрой Дягилева. Мечтал, что письма займут достойное место в собрании Пушкинского дома. Он верил в успех сделки с советскими властями. Но потерпел фиаско. Плисецкая, как бы хорошо ни относилась к нему, не сумела пробить бюрократическую стену Большого. И позже, когда худруком театра стал Юрий Григорович, Лифарю в гастролях было решительно и резко отказано, даже несмотря на заманчивое предложение подарить Советскому Союзу письма Пушкина. Возможно, если бы наши власти и Григорович тогда согласились, пушкинские автографы и вся огромная богатейшая коллекция и архив Лифаря оказались бы в России, а не на аукционах.

Лифарь проиграл. Но все же доставил удовольствие Шанель, которая осталась под большим впечатлением от русской примы, хотя старалась этого не показывать. А Плисецкая была невероятно тронута королевским подарком — эффектным шелковым геометрическим костюмом. Она очень полюбила его и надевала лишь по торжественным случаям. Много позже Майя Михайловна передала «мундирчик» и сарафан историку моды Александру Васильеву, который щедро демонстрирует их на выставках по всему миру.

В тот первый визит в Париж Плисецкая побывала не только в доме высокой моды. По совету всезнающей Эльзы Триоле она отправилась в отдаленную северо-восточную часть города, на бульвар Рошешуар, в магазин Tati.

Магазин Tati. Рядом с названием размещен слоган, придуманный Жюлем Уаки: Les plus bas prix («Самые низкие цены»)

Теперь сюда опасно приходить даже днем: здесь бродят неприветливые смуглые парни, жарят каштаны, варят какое-то зелье, танцуют и дерутся до крови. Но тогда, в элегантное послевоенное время, здесь в округе жили безденежные студенты, осанистые рабочие, неприметные учительницы начальных классов, сиреневые старушки, вполне еще вежливые мигранты, в общем, простой парижский люд, любивший мещанский комфорт, но не имевший больших средств.

Именно для них предприниматель Жюль Уаки открыл на бульваре Рошешуар в 1948 году свой первый Tati, дешевейший магазин самообслуживания. И придумал броский слоган: «Самые низкие цены!» Это была чистая правда. Одежда, обувь, бытовые вещицы стоили сущие сантимы. Качество, конечно, было низким, но разве это помеха? Изголодавшиеся по уюту и нормальной одежде работяги выстаивали часы в очередях, чтобы оказаться в потребительском раю, вернее, в тотальном хаосе: здесь все шумело, все кричало, здесь вещи буквально висели в воздухе вместе с проклятьями тех, кого толкали и отпихивали от прилавков. Именно здесь начиналась история послевоенного французского масс-маркета.