– Поль, не сходи с ума. Ты же сам пожалеешь завтра!
– О нет, милая. Не пожалею. Я буду тебя рисовать. Сегодня ночью.
– Ри… рисовать?!
– Тебя и Ланса. Ты же моя муза, милая. А за эту картину я получу достаточно, чтобы забыть о твоем долге. Утром получишь и перевод, и свои расписки назад.
– О да, вы – самая прелестная муза из всех муз, бесподобная Лиз! – проникновенно шепнул мне на ухо сэр Гровер. – Это будет лучшее творение Поля. Вами будет любоваться весь мир.
Святый Будда! Они тут все сошли с ума, извращенцы хреновы!
– Нет, Ланс. Я не хочу ехать с вами и не хочу быть моделью для картины Поля. Найдите кого-нибудь другого.
– Я хочу вас, Лиз. Только вас. Вы даже не представляете, как это важно для меня.
– Не представляю и представлять не хочу. Оставьте меня в покое, Ланс.
– Я заплачу за эту картину двадцать тысяч лично вам, Лиз. Вы задели меня за самое сокровенное.
Угу. За упрямство. За святое «хочу». Вижу.
И знаю, что эти двадцать тысяч – ровно столько, сколько мне не хватает, чтобы выкупить Вадьку, даже если Киса откажется платить.
Всего-то надо, что поехать с лордом и леди, отдаться… даже думать не хочу, кому и как мне придется отдаваться. И попозировать. Для шедевра. Только дура откажется от возможности закрыть трехмиллионный долг таким простым способом. Тем более что если я откажусь – выкупать Вадьку мне будет нечем.
Я стану плохой сестрой. Плохой внучкой. Бессердечной, бесчувственной деревяшкой, не пожертвовавшей собой ради единственных родных.
Плевать. Всякой хорошести и правильности есть предел. Мой – наступил. Пусть Вадька отвечает за свою дурь сам. И бабуля с дедулей – за то, что родили и воспитали, пусть тоже отвечают сами. А на теть Лену мне вообще начхать.
– Нет, Ланс. Отпустите меня. Сейчас же.
– Двадцать пять тысяч, Лиз. Мне нравится, как вы злитесь.
– Нет. За сто тысяч я тоже не продаюсь, Ланс.
Рыжий сэр раздул ноздри, прищурился и хрипло, с нескрываемым возбуждением выдал:
– Сто пятьдесят сегодня, вид на жительство в Англии и по двадцать тысяч ежемесячно. Мне все еще нужна личная помощница. И не смотрите так на Поля, он любезно согласился не мешать вашему счастью.
Я едва подавила желание зажмуриться и потрясти головой. Мне это не снится, нет? Мне предлагают стать содержанкой, причем на глазах у моего мужа! И еще полусотни гостей лорда и леди Даниш. Вон уже кто-то с любопытством косится в нашу сторону. Кажется, я отказала Лансу достаточно громко, чтобы кто-то из гостей расслышал что-то лишнее.
Черт. Я не хочу, чтобы на меня так смотрели! Не хочу, чтобы кто-то видел, как мой муж продает меня! Не хочу чувствовать себя товаром!
И если мне надо выбирать, стать любовницей великолепного, но женатого лорда, или содержанкой свободного, но противного, я выберу свободу! От обоих! Нет, ото всех, включая собственную чертову родню.
– Идите на хер, сэр Гровер, – еще громче сказала я, а чтобы не осталось никаких сомнений, показала ему средний палец. – И ты, Киса, туда же!
Леди Флор громко, резко засмеялась: она откровенно наслаждалась происходящим. Киса сделал круглые глаза. А сам сэр Гровер схватил меня за плечи, притиснул к себе и поцеловал. Грубо. Отвратительно. Чужой запах, чужие руки, чужое тело… Отвратительно!
Ясно понимая, что Киса не простит мне испорченных отношений со спонсорами, и денег завтра утром Вадька не получит, я укусила сэра Гровера за губу и одновременно ударила коленом по яйцам. Он отшатнулся, согнулся, схватившись одной рукой за лицо, другой – за пах.
Кажется.
Честно, я не присматривалась.
Я сбежала.
Ударила – и рванула прочь, не обращая внимания на гневный ор Кисы и удивленные вопросы гостей.
Не знаю, далеко ли мне удалось бы убежать. Я об этом не думала.
Не успела подумать.
На втором же шаге я впечаталась в непреодолимое препятствие. Высоченное и очень злое препятствие в белом смокинге. Прущее сквозь толпу гостей, как бизон по американской прерии.
Сэр Бизон меня поймал обеими руками, аккуратно задвинул себе за спину, ласковым поглаживанием по плечу велел не убегать и не теряться, а затем шагнул к Гроверам и Кисе.
– Ты мудак, Гровер, – сказал Джей и ударил.
Кажется, это называется «хук». Кулаком снизу в челюсть, что-то из бокса.
Длинный – едва ли не длиннее самого Джея – сэр отлетел на руки гостям. Леди Флор Гровер ахнула и отступила.
Вторым ударом Джей послал в нокдаун моего бывшего. Тот рухнул на пол.
– Отличный апперкот! – прокомментировал кто-то из гостей изумительно спокойным тоном. – Но, Джеймс, у вас разные весовые категории. Это неспортивно.
– Зато их двое, – так же спокойно отозвался Джей. – Но если кто-то из вас, джентльмены, желает настоящего спорта…
– Гровер, хватит придуриваться. Вставай и дерись! – раздалось из собравшейся вокруг нового развлечения толпы.
– Давайте, джентльмены! Это куда веселее, чем драться на бирже!
– Гровер, это твой шанс отомстить сразу и за все!
– Сделай его, Карлайл!
– А ну прекратите, джентльмены! Здесь же дамы!
– О, простите, милые леди! Идите сюда, моя прелесть, отсюда отлично видно. Позвольте предложить вам шампанского.
– Гровер, не трусь, врежь ему!
– Не смотрите туда, леди Флор, смотрите лучше на меня. Зачем вам этот богемный хлюпик? Всего один удар, и он – в хлам. То ли дело я, вот помнится лет тридцать назад…
Я слушала это все словно во сне. Голова кружилась и была пустой-пустой и легкой, словно наполненной закисью азота. Еще немножко, и я начну по-дурацки смеяться.
Джей дерется из-за меня. На великосветском приеме. Божечки ты мой! Святые каракатицы! Кажется, он так говорит – святые каракатицы…
– Джей, Джей, ты же не будешь драться? – наконец отмерла я, увидев, как он снимает смокинг.
– Буду, Рейнбоу. На, подержи, – и мне вручили смокинг. – Не беспокойся, мы решим все по-джентльменски.
Он улыбнулся мне горячо и азартно.
Я невольно улыбнулась в ответ.
Джей дерется из-за меня. На чертовом великосветском приеме. И мне уже плевать, что там с его чертовой помолвкой. И на чувства леди Камиллы плевать. Потому что Джею не наплевать на меня. Он никому не позволит меня покупать и продавать, словно вещь.
– Ты дурак, Карлайл. Променять леди Камиллу на какую-то шлюшку, – презрительно бросил Ланс Гровер.
Он уже пришел в себя и тоже снял смокинг. Держала его не леди Флор – она была занята Кисой, – а кто-то из джентльменов.