Норберт сделал общий план — от мощных, ощетинившихся дулами броневиков до внутренности цитадели, где царило средневековье — дубинки из надетых на канализационные трубы зубчатых колес, какая-то загадочная катапульта из старой автомобильной рессоры, бутылки с топливом в ящиках, люди в случайных средствах защиты для головы, прячущиеся за жестяными щитами.
Чем-то это напоминало нападение пришельцев из космоса на поселение викингов.
Он ощущал прежнее спокойствие, словно все это его нисколько не касалось, и тот факт, что он смотрит через дисплей, собирая воедино картину происходящего, делает его неприкосновенным. Через дисплей картинка, испещренная контрольными иконками и сообщениями регистратора, более резкая, чем в реальности, казалась лишь материалом, над которым работают, а не переживают его лично. Он работал. Снимал. Он снова находился в своей стихии. Был свидетелем.
Глазами мира.
Норберт ощущал смутное беспокойство при мысли, что он живет в десяти минутах ходьбы отсюда. Он чувствовал себя словно в чужой стране, где-то в зоне боевых действий — на границе халифата Сунны, в Швеции или на юге Франции. Такие вещи не должны были твориться возле дома.
Он снял крупный план защитников на стене, присевших с низко опущенными головами. Судорожно сжатые на палках из труб или прикладах пневматических винтовок руки, рогатки и массивные железнодорожные гайки в потных пальцах. Кто-то нервно докуривал сигарету, кто-то беззвучно молился, перебирая звенья мотоциклетной цепи словно четки.
— Маски! — вполголоса бросил кто-то, и приказ сразу же начали передавать вдоль баррикады, поспешно сбрасывая каски и шлемы, натягивая поглотители и регулируя ремешки. Кто-то, поторапливая, хлопнул Норберта по плечу, и лишь секунду спустя он понял, что ему тоже следует надеть маску. Прервав запись, он несколько мгновений возился с эластичной повязкой, маска присосалась ко рту и носу, в поглотителе что-то шуршало и шелестело. У него промелькнула мысль, что это может испортить звук. Кто-то другой сунул ему в руку малярные очки.
— ПРИВИВКИ ДЛЯ ВАШЕГО ЖЕ БЛАГА! — продолжал греметь громкоговоритель. — РЕЧЬ ИДЕТ О ЗДОРОВЬЕ И БЕЗОПАСНОСТИ! ПРИВИВОЧНАЯ АКЦИЯ ЯВЛЯЕТСЯ ОБЯЗАТЕЛЬНОЙ. УКЛОНЕНИЕ ОТ НЕЕ — ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ЗА КОТОРОЕ ГРОЗИТ НАКАЗАНИЕ!
Найдя в кармане резиновые затычки, он воткнул их в уши, хлюпая поглотителем. После Дубая у него пищало в ушах целую неделю.
Грохот был такой, что, несмотря на весь свой якобы опыт, он на мгновение присел, втянув голову в плечи. Какофония накладывающихся друг на друга очередей и почти одновременно — целые залпы сверху. Звучали они вроде бы тише, чем выстрелы из боевого оружия, но, если бы не затычки, он наверняка бы оглох. Газовые гранаты распадались на цилиндрические снаряды, которые отскакивали от земли, стен и фрагментов баррикады, испуская серые полосы дыма. Хватило секунды, чтобы окрестности затянуло непроницаемым облаком. Дискообразные антенны излучателей над кабиной броневика-тарана предупреждающе засветились красным. Одновременно раздалось шипение, и из двух установленных за баррикадой пожарных шлангов ударили струи распыленной воды. Селяне настроили генераторы так, чтобы те разбивали струи почти в туман. Это было вовсе не так глупо — вода поглощала микроволны, почти сразу же превращаясь в густое облако горячего пара.
Броневик взревел двигателем и вонзил лемех в баррикаду со скрежетом и стоном гнущейся жести.
На фоне всего этого продолжали один за другим греметь выстрелы, раздавались крики и скандирование, все тонуло в клубах газа. Конструкция баррикады скрипела и шаталась, броневик снова взревел, отъехал и опять ударил. Какие-то куски металла с грохотом рухнули на асфальт, платформа в нескольких метрах от Норберта оторвалась и повисла, двое людей с воплем грохнулись о тротуар. Он снял их крупным планом — один упал на спину и не шевелился, другой что-то приглушенно кричал сквозь поглотитель и пытался отползти, волоча ногу.
После очередного удара та часть платформы, на которой сжался в комок Норберт, тоже начала шататься, но иначе, чем остальная баррикада; слышался скрип и треск лопающихся сварных швов. Он метнулся почти на четвереньках в сторону лесенки, но та оторвалась, и он рухнул с высоты три с лишним метра прямо на уставленные в ряд металлические мусорные контейнеры.
Вскрикнуть он не успел — сокрушительный удар вышиб воздух из легких. Несколько секунд он пытался вдохнуть, астматически хрипя в поглотитель, уверенный, что если даже его не парализовало, то у него не осталось ни одной целой кости. Лишь несколько мгновений спустя до него дошло, что он может вяло шевелиться и не ощущает характерной колющей боли от перелома. Он лежал на чем-то мягком и сыпучем. Песок. Контейнеры были наполнены песком, а он каким-то чудом едва не ударился о металлический край.
Таран пер вперед, ревя двигателем, с металлическим скрежетом толкая лемехом часть исковерканной конструкции и волоча за собой грохочущие о бетон фрагменты баррикады. Небо вспарывала канонада выстрелов, но не было видно, кто стреляет, из чего и в кого.
Вокруг начали спрыгивать люди, на мгновение стало тесно. Кто-то подал Норберту руку, помогая выбраться из мусорного бака.
На лемехе и бронированной кабине расцвели яркие вспышки, изрыгая маслянистый черный дым и разливаясь огненными пятнами. Бутылки продолжали сыпаться с обеих сторон, пока на крыше броневика не повернулась плоская башенка с паучьими глазами сканеров и торчащим толстым стволом с массивным дульным тормозом на конце, плюясь короткими очередями прицельных выстрелов. Броневик снова отъехал на метр и двинулся вперед, путаясь в решетках и покачивающихся листах жести, словно кабан в зарослях малины.
Они отступали.
Без паники и не спеша, каждые несколько шагов поворачиваясь и идя задом, с погнутыми щитами на высоте туловища. Норберт ковылял, прикрытый их шеренгой от баррикады, и снимал, стараясь не шевелить головой и понимая, что портит запись свистящим хрипом через поглотитель. Над их головами со звоном сыпались стекла, какие-то снаряды отскакивали от стены, разбрасывая облачка бетонной крошки, а в небе грохотала канонада.
Броневик в конце концов сумел пробиться, волоча по бетону искрящуюся груду искореженного металла. За ним в квартал влился поток СПАТовцев в черной броне, прикрываясь рядом баллистических щитов.
Группа Норберта отступала к очередной баррикаде из мебели, мешков с песком и мусорных контейнеров, намного менее солидной, чем первая. Несколько человек хромали еще сильнее, чем он, у одного, которого вели под руки, все лицо было залито сочащейся из-под треснувшего лыжного шлема кровью.
— Дальше! Дальше! Спокойно! Спокойно отходим! — уверенно и деловито кричал кто-то сквозь шум стрельбы. — Не три глаза! Сплевывай и плачь! Вообще не дотрагивайся!
За их спиной раздался отчаянный боевой клич полутора десятков глоток, и две группы защитников атаковали колонну антитеррористов с обеих сторон. Даже сквозь затычки в ушах Норберт слышал звуки ударов, шипение разрядов и треск, видел беспорядочную толпу, заслонившую черные доспехи СПАТа, а потом — как те падают один за другим.