Гелий-3 - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Гжендович cтр.№ 39

— К четвертому, — прохрипел у него под носом кулинар. Норберт помнил, где четвертый столик. Он все помнил, и скорчившийся в его запертой черепной коробке потрясенный человечек, которым был он сам, боялся, что теперь уже навсегда.

Повар выдвинул из-под столика какую-то полку, поставил на нее клетку с постанывающим существом и одновременно, словно иллюзионист, снял покрывало и задвинул полку под стол. Клетка исчезла, прежде чем кто-либо успел увидеть ее содержимое. Затем он повернул какой-то рычаг, и в отверстие высунулась испуганная оскальпированная верещащая головка.

Сидевшие за столиком аж подпрыгнули.

— Мать твою, обезьяна!

— Эй, слушай, она же живая!

— Мы что, будем жрать живую обезьяну?

— Ни хрена себе, зашибись!

— Она там, под столом! Она меня укусит!

— Спокойно, она в клетке. Вы что, не слыхали? Когда я был в Пекине…

— Господин Денис, вы, похоже, уже все на свете повидали…

Свет слегка померк, а музыка начала становиться все тревожнее и еще какофоничнее. Фигура с арфой снова запела протяжным, дрожащим голосом без слов, но столь низким, что чувствовалась дрожь в диафрагме.

Обезьянка отвернула полную паники заплаканную мордочку, скаля зубы, и снова начала кричать.

— Щипцы, — прохрипел кулинар. Норберт поднял салфетку и нашел клещи, заканчивавшиеся двумя серповидными лезвиями. Повар слегка склонился над столиком и стиснул орудие на черепе обезьянки.

Глаза животного вылезли из орбит, вопль стал еще пронзительнее, но только Норберт слышал его по-настоящему. Звук тонул в стоне арфы и модулированном гудении, которое издавало сидевшее за инструментом существо.

Где граница? Когда следует отложить камеру и взяться за оружие? Показать миру историю или принять в ней участие?

— Ох, не могу смотреть!.. — заявила сидевшая за столом дама, продолжая смотреть. — Ей больно?

— Что ты, это же обезьяна! Как ей может быть больно?

Что-то хрустнуло, словно вырвали зуб. Кулинар положил щипцы, а затем схватил блестящее долото и столь же шикарный хромированный молоток. Приставив острие, он нанес три уверенных удара в трех местах — коротких, но резких, словно попадания стрелковых пуль из автомата Коробова. А потом он ухватился за черепную крышку, с треском рвущейся ткани снял ее, словно костяную миску, и положил на стол.

Животное под столом судорожно билось, ломая пальцы о прутья клетки, воя от боли и зовя на помощь, которая не приходила.

Норберт стоял как штатив, смотрел и снимал. Его коллеги едва заметно пошатывались, по их лицам пробегали короткие нервные судороги, у кого-то ритмично дергалась щека, кто-то глубоко дышал, раз за разом сглатывая слюну. Кто-то стоял полностью неподвижно выше пояса, но ноги его дрожали, как в приступе лихорадки. Они выглядели будто стоящие у стенки в ожидании залпа, пытаясь подавить панику.

Он сам почувствовал, как дрожит его правая рука, словно каждый удар сердца сопровождался электрическим разрядом.

Кулинар взял две серебряные ложки и, осторожно пробив мозговую оболочку, погрузил их в бледную, дрожащую, пронизанную прожилками массу, заполнявшую череп, словно белый грецкий орех. Смешанная с кровью спинномозговая жидкость заполнила сжимающий шею обезьянки воротник и потекла по желобку.

— Подставь соусник, — прохрипел кулинар.

Значит, все-таки можно бесстрастно смотреть на происходящее, чтобы остаться в живых и показать это миру. И даст это намного больше, чем еще одна самоубийственная атака.

Животное под столом продолжало биться в клетке, пока его мозг извлекали из черепа, словно пудинг из миски, давая указания, что его следует сбрызнуть лимоном, а затем полить по очереди соусами. Только теперь оно уже не кричало, а лишь издавало отчаянный стон, переходящий в хрип.

Какому миру? Ты покажешь все это лишь тупой многоглазой твари МегаНета, внимание которой способно сосредоточиться лишь на пятнадцать минут. А она поймет это лишь как окончательное подтверждение превосходства веганского образа жизни. И ничего больше. Ничего. Лишь кончик собственного носа и собственная идеология. Ивент — это эмоции.

— Зашибись, мать твою.

— Ох, не могу… Я веганка.

— Подумай, кто еще на свете может себе такое позволить. Ты узнаешь то, что знают немногие.

— Знаешь, каково оно на вкус?

— Ну?

— Как власть, — мужчина ткнул пальцем в потолок. — Настоящая.

Возвращаясь с тележками в подсобку, они выглядели как разбитый отряд. Кто-то аккуратно поставил тележку у стены, а потом сел на пол и, весь дрожа, опрокинулся набок. Кто-то лишился чувств прямо за порогом. Кто-то стоял, согнувшись пополам и упершись кулаками в колени, и судорожно всхлипывал. Несколько человек бросились в туалет, толкаясь в дверях и корчась от приступов рвоты. Некоторые просто отчаянно рыдали. Норберт оперся о стену и пару раз распрямил пальцы. Его плечи то и дело подрагивали, но руки не тряслись.

Он был дроном. Он снимал.

Распорядитель дал им целых пять минут.

— Можно выпить воды, — крикнул он. — И за работу, курва! Сам себя никто обслуживать не будет!

— Господи помилуй, — задумчиво проговорил Механик. — Ты хоть представляешь, что тут у тебя?

Норберт сидел на раскладушке, накрытый золотистым одеялом из термофольги, словно ожидающая помощи психолога жертва несчастного случая, и держал в руках дымящуюся кружку с бульоном. На плече ощущалась затвердевшая, болезненная, как синяк, шишка в том месте, где товарищ Механика впрыснул ему ультразвуковым инъектором дозу витамина В и легких транквилизаторов. Теперь он бродил по помещению, поспешно сматывая кабели и складывая аппаратуру в кевларовые ящики. Два бронебука мигали кодами на экранах, стирая один за другим тысячи файлов.

— До меня еще толком не дошло, но что-то, пожалуй, есть.

— Есть, есть. Просмотришь материал при монтаже — будешь знать. Как ни странно, самый сильный фрагмент одновременно и наименее эффектный. На этом чипе у тебя вся запись и заархивированная программа, которой ее обрабатывали, на случай, если что-то посыплется. На втором — фильм уже в виде нормального файла, какими ты обычно пользуешься, и его можно монтировать в обычной программе. Он трижды прошел обработку, и его не отличить от обычной записи. Но что касается содержания… Тех двух танцовщиц на нейротиках ты наверняка продашь, так же как и обезьянок. Но тот разговор на балконе… тут уже серьезнее. Даже если кто-то это и запустит в Сеть, долго оно вряд ли провисит. Неважно, сколько у него будет заходов. Подумай, стоит ли это публиковать.

— Потому что какой-то чувак узнал, что прививки родне лучше не делать?

— Потому что он узнал, что, если держать их подальше от службы здравоохранения, они не заразятся лиссабонкой. И не заразятся потому, что не являются демографическим излишком. Это доказательство социальной инженерии на уровне евгеники, друг мой. Если говорить по-человечески — геноцида. Сам решай. Только помни, что я тебе говорил. Приготовь сумку-БиС и готовься к долгому отпуску. Тут может стать по-настоящему горячо.