Слепой стреляет без промаха - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 47

«Как давно это было…» – подумал Глеб.

Ровно в шесть вечера Сергей Соловьев позвонил в такую знакомую ему обитую коричневым дермантином дверь с номером 17. Долгое время в квартире царила тишина. Затем дверь открылась.

– Здравствуй, Наташа, – сказал Соловьев, и по щекам женщины сразу же побежали слезы.

– Проходи, Сережа, – женщина отошла в сторону. Сергей вошел в квартиру. Он увидел большой портрет Альберта, стоящий на книжном шкафу. Наташа перехватила его взгляд, и тут же в ее руках появился влажный носовой платок.

– Сергей, я не могу в это поверить. Я никак не могу прийти в себя. Я не верю. Мне кажется, он жив.

– Нет, Наташа, – сказал Соловьев, обнял женщину за хрупкие плечи, прижал к своей груди.

Жена Альберта разрыдалась.

Сергей усадил ее в кресло, подал воды. Понемногу она успокоилась.

– Как жить? Я не знаю, Сергей, не знаю. Я не могу поверить в то, что произошло, – шептала Наташа. – Понимаешь, пока мы были вместе, я даже не думала о том, какой Альберт внимательный, какой добрый. Мне казалось, что так и должно быть. А сейчас, когда его нет, у меня в душе такой холод, такая пустота, что, наверное, ничто и никогда ее не заполнит.

– Успокойся, Наташа, – тихо сказал Сергей, – Альберта уже не вернешь, а тебе надо как-то жить.

– Как? Как? – воскликнула женщина. – Я знала, что это может случиться, но думала, Бог нас помилует и не допустит смерти Альберта. Последние годы я даже стала ходить в церковь, стала молиться. Представляешь?

Соловьев сидел рядом с Наташей, опустив голову, глядя на носки своих ботинок. Он не знал, как успокоить женщину.

Вдруг он положил руку ей на плечо. Наташа повернула к нему свое заплаканное лицо.

– Может, тебе уехать из города? Поезжай ко мне на дачу, там моя жена, там дочь. Поживи немного с ними, успокойся.

– Разве можно успокоиться, Сергей? Как ты себе это представляешь?

Соловьев пожал плечами.

– Знаешь, мне хочется умереть, хочется исчезнуть, – сказала женщина, и ее хрупкие плечи вздрогнули.

– А вот об этом не надо думать. У тебя дети, их надо вырастить, они требуют любви.

– Как они любили Альберта! Как они любили с ним гулять! Алик был таким хорошим отцом, таким хорошим!

– Слушай, – сказал Соловьев и вытащил из кармана конверт, – вот здесь деньги, здесь много денег. Я хочу, чтобы ты их взяла. Потом, когда тебе будет что-нибудь нужно, я еще принесу денег.

– Не надо мне ничего, Сергей, – ничего!

– Возьми, – твердо сказал Соловьев и взглянул на фотографию Альберта.

Снимок был хорош. Альберт улыбался, искренне и спокойно. Его темные усы чуть топорщились, волосы были немного растрепаны. Соловьев помнил Альберта таким, помнил также и с перекошенным от ненависти и злости лицом, с глазами, полными отчаяния.

– Пойдем на кухню, выпьем, – сказала Наташа, вставая с дивана.

Сергей пошел за ней следом. На кухне все сияло чистотой, но чистота была какая-то немного неестественная. Нигде ни пылинки. Впечатление было такое, что находишься в аптеке, а не на московской кухне.

– Что ты будешь пить, Сергей?

– Что предложишь, то и буду.

– Тогда давай выпьем водки. Мы с Аликом иногда любили выпить. Он любил закусывать водку салом.

Соловьев улыбнулся. Он знал эту привычку своего друга.

– Ну что ж, давай водку с салом.

Наталья уже успокоилась и, как всякая женщина, занявшаяся привычным делом, сосредоточилась на приготовлении закуски. Она аккуратно нарезала сало, вытащила из холодильника запотевшую бутылку водки, поставила ее на стол, подала хлеб и зелень.

Соловьев наполнил рюмки.

– Держись, Наташа, держись.

– Ох, как мне тяжело, Сергей! Если бы ты знал!

– Нам всем тяжело. Мне Алик был как брат, а может, даже и больше.

– Это так страшно, – выпив водку, сказала Наташа, – вначале погиб Глеб, потом Алик…

Сергей Соловьев вздрогнул. А Наташа взяла его за руку.

– Сергей, береги себя, будь осторожен. Ты остался один. Больше у меня никого нет – никого.

– Дети, дети, Наташа, – проговорил Сергей, вытряхивая из пачки сигарету.

– Дай, я тоже закурю, – сказала женщина. Щелкнула зажигалка. Соловьев зажег сигарету Наташи, затем свою. Они молча сидели, и каждый из них думал о своем. Тем не менее, они понимали, что близки, что связаны одним горем, одной потерей.

– Когда Алик улетал, он сказал мне, что летит в Югославию, что там ему надо уладить кое-какие дела. А я сказала ему: «Алик, но ведь там неспокойно!»

Он пожал плечами, поцеловал меня и ответил: «А что, в Москве спокойно? Неспокойно везде. Тишина только на кладбище, только там», – и засмеялся. Ты же знаешь, он всегда любил шутить. А мне от его шутки стало страшно. У меня даже закружилась голова, и я чуть не потеряла сознание. Алик меня успокоил, взял свою сумку, поцеловал. Дети уже спали, и он не стал их будить. Единственное, что он спросил, стоя уже в дверях: «Наташа, что тебе привезти?» А я сказала: ничего мне не надо, возвращайся сам, я буду очень ждать. «Через две недели буду дома», – ответил он. И действительно, через две недели я узнала, что Алика больше нет.

Глаза женщины, когда она это рассказывала, были сухи, а на губах блуждала странная улыбка.

– Послушай, может, я все же пришлю машину, и тебя отвезут ко мне на дачу?

– Не надо, Сергей, я останусь дома.

У знаменитого вора в законе Седого было две квартиры в Москве – одна на Беговой, вторая на Малой Бронной. На Беговой Седой появлялся редко, большую часть времени он проводил на Малой Бронной.

Сейчас в большой квартире, состоящей из четырех просторных комнат, он был один, если не считать его охранника. Банкир Бортеневский не шел ни на какие переговоры и не хотел принимать никакие условия Седого и Дьякона. И это выводило из себя Седого. Он понимал, что сломить Бортеневского можно только одним способом – лишить его поддержки полковника Соловьева. Тот генерал ФСБ, о котором рассказывал Богаевский, ничего не мог сделать с полковником Соловьевым, ибо тот работал в другом отделе и напрямую не подчинялся генералу. Седой мучительно размышлял, что ему предпринять, как повлиять на банкира.

Но самой главной, самой большой движущей силой была лютая ненависть ко всем работникам правоохранительных органов. Он не мог простить убийства Цыгана и смерть своих людей. Седой вообще никогда никому ничего не прощал. Он слыл в преступных кругах злопамятным, мстительным и жестоким человеком. Иногда казалось, что Седой простил или забыл. Но через год, а иногда и через два, следовала жестокая месть, и обидчик уходил из жизни. Следов, как всегда, не оставалось, Седой действовал осмотрительно. К каждому убийству он готовился так, как в молодости готовился к ограблению. Он просчитывал все детали, долго взвешивал все и только потом принимал решение.