Проект «Новый Эдем» - читать онлайн книгу. Автор: Эльвира Смелик cтр.№ 54

Он сначала не понимал, думал, это нормально. Сегодня он заплатит, завтра кто-нибудь другой. По-дружески. Дошло с опозданием, в какой-то момент словно ледяной волной накрыло, даже задохнулся. Но Айк упрямо отогнал мысли. Не хотел принимать эту правду. Закрывал глаза, затыкал уши. А она, упрямая, сквозь преграды прорывалась в сознание, изводила, мучила. Каждым новым случаем доказывала: им просто пользуются, держат поблизости, пока есть выгода. А так он им на фиг не сдался.

Когда говорит, даже не слушают. Иногда для вида кивают и поддакивают, но обычно и на подобную мелочь не заморачиваются, занимаются своим. Карцукевич и выскажет запросто: «Ну хватит уже трындеть. Достал». Как вот сейчас: «Не путайся под ногами».

Злость закипала внутри. Её было много, слишком много. Копилась долгое время, давила мёртвым грузом. Наверное, специально, для такого вот момента, когда больше невозможно станет мириться и терпеть.

Да, хватит! Айк и говорить ничего не стал, сделал шаг, выбросил вперёд сжатый кулак, только и заметил широко распахнутые от изумления глаза Карцукевича да услышал, как кто-то из девчонок испуганной ойкнул. А потом…

Он не попал. Вообще никуда не попал. Карцукевич легко отбил удар, и сразу сам аккуратненько и точно въехал Айку в челюсть. Даже не со всей силы. Зубы лязгнули, в ушах зазвенело, восприятие сбилось, показалось будто пол и потолок поменялись местами. На мгновенье. А уже в следующее тяжёлый пинок вышиб из лёгких воздух, отшвырнул назад, через половину класса. Айк рухнул на пол, врезавшись в стол, опрокинув стулья.

Перед глазами темнота, в голове гул, в груди нестерпимая боль, не вдохнуть. А сквозь всё это ‒ шаги, жёсткое прикосновение к подбородку. Карцукевич подцепил его носком ботинка, надавил, чтобы запрокинуть голову, чтобы, чуть наклонившись, произнести прямо в лицо:

‒ Уяснил, где твоё место? Здесь. Внизу. Вот и ползай. О’кей?

И смех. Многоголосый, презрительный, нарочито громкий, дружный, словно по команде. И шаги, мимо, много шагов, возле самого лица. Ботинки, туфли, кеды. И трусливое дрожание пола.

Нет. Нет-нет-нет.

Карцукевич высокий, широкоплечий, крепкий. Может, он физически и сильней, но у Айка есть другое преимущество. Против которого никто не устоит. Никто, из этих, смеявшихся, прошедших мимо. И пускай снова: они ‒ все вместе, а он ‒ напротив. Один.

Нет, сейчас не совсем один. Пальцы сжимают твёрдую металлическую рукоять, указательный лежит на спуске, а ствол плавно перемещается вдоль ряда, чёрный зрачок дула цепляет то одного, то другого. И у каждого в глазах бешеное желание: «Только не я».

Жадно пялятся на дверь за спиной у Айка. Но между ей и ими непреодолимое препятствие. Страх. Даже на окна посматривают, оборачиваясь. Но и там страх. Бездна глубиной этажей в тридцать.

Ну и где смех, презрительные взгляды, высокомерные фразы? Прикажи он сейчас: «Быстро. Все. На пол», улягутся, как миленькие, не возразят.

‒ Айк, послушай меня, ‒ заискивающе бормочет учитель. ‒ Пожалуйста, опусти пистолет. Просто скажи, чего ты хочешь. Всё же можно решить по-хорошему, по-мирному. Оружие здесь ни к чему. Айк, пожалуйста! Опусти пистолет.

Нет.

‒ Да чего вы его уговариваете?

Карцукевич ухмыляется, раздвигает в стороны стоящих перед ним одноклассников, лезет вперёд. Его хватают за руки, за одежду, пытаются удержать, шепчут испуганно: «Серж, замолчи. Серж, перестань», но он не обращает внимания.

‒ Неужели на самом деле думаете, что этот… выстрелит? Ой, да ладно. Ничего он не сделает. ‒ Смотрит Айку прямо в глаза, прёт вперёд. ‒ Гольденберг, кишка тонка. Всё равно ведь не выстрелишь. СлабО.

‒ Считаешь?

‒ Знаю. Уверен.

‒ Да ну.

Руки выпрямлены и напряжены и даже не дрогнут, и палец уверенно давит на спуск. Айк же еле сдерживался, чтобы не сделать этого раньше. Потому что никаких сомнений, и жалости никакой. Просто ждал, когда Карцукевич наконец-то произнесёт своё «СлабО», чтобы ответить именно на него.

Нет, не слабО.

Выстрелы, визг, крики, выстрелы, топот бегущих ног, бессмысленные метания, ужас на лицах, выстрелы. До последнего патрона в обойме. Белое, красное. Стены рушатся, осыпаются вниз. За ними ‒ зелёные заросли, древесные стволы, уходящие в небо, а под ногами не пол, земля, покрытая травой. Не класс в небоскрёбе, лес в незнакомом мире. Не прошлое, настоящее. Не то, всё не то. Только дымок над пистолетным дулом ‒ совсем как тогда. И крик, и распростёртые тела.

Трое зашевелились, поднимаются. Торий, азиат с раскосыми глазами и девушка с необычным именем. Фео. А Наташа так и лежит. Два пулевых отверстия в груди, набухают тёмно-алым.

‒ А я предупреждал, ‒ напоминает Филин. Или Айк. Фиг знает. ‒ Я же говорил, никого не останется в живых.

Никто и не пробует возразить, пятятся прочь. Торий ‒ к дереву, упирается рукой в ствол, смотрит. Ну что ему сказать?

‒ А ты не верил. Вот. Считал, у тебя всё под контролем? Да кто ты такой? Вы все. Кто такие? Думаете, особенные, избранные? Вот как сейчас завоюете один мир, облагодетельствуете другой. А у самих ума не хватило понять, что вас используют. Ага, подростки мир спасают. Ничего тупее не слышал. Вы себя-то спасти не можете. Ничего не умеете. Только грызётесь и ненавидите друг друга. Всех ненавидите. Вы только и годитесь как расходный материал. Лабораторные крысы, на которых ставят эксперимент. Даже не так. Ещё хуже. Как корм. Подачка для голодного хищника. Чтоб насытился на время и остальных не трогал. И я… я тоже. Дурак. Мнил себя особенным, что не по зубам. ‒ Филин широко улыбнулся. ‒ А на самом деле… на самом деле…

Он такая же шваль, как те, от общности с которыми усиленно открещивался, кого называл отморозками, отбросами. Недаром же ни капли не жалел о воспоминаниях, случайно утерянных или специально подчищенных. Скорее, второе.

Обиженный мальчик, который не придумал лучшего способа доказать одноклассникам собственное превосходство, собственную значимость, кроме как расстрелять их.

Посчитали, что нет смысла содержать его пожизненно на казённых харчах. Людей и так слишком много, чтобы напрасно тратить ресурсы на таких. Если даже безнадёжно больных отключали от аппаратуры, зачем беречь преступников? Смертельный приговор давно уже перестал быть редкостью.

Ну, изобразили по минимуму гуманность, подержали до совершеннолетия. Хотя и потом не привели приговор в исполнение, разве только создали видимость, отметили в документах. А по делу ‒ зачем зря уничтожать здоровый биологический материал? Ведь можно использовать.

Больше не человек ‒ подопытная зверушка. Без права голоса, без индивидуальности, без воспоминаний. Только имя оставили. Потому что коротко и просто ‒ Айк. Не удивительно, что прозвище ему больше нравилось.