– Надо рассказать моему отцу, – уверенно заключила она. – Это все-таки его земли, хотя ими и пользуются военные. Все равно они часть Фарли. Тебе лучше тоже пойти со мной.
– В господский дом, мисс? То есть я хотел сказать – миледи?
– Естественно. Па всегда рано встает, а остальные еще спят, наверное.
Он зашагал рядом с пони.
– Ты ведь тот мальчик, который живет у нашего егеря? – спросила она.
– Так и есть. Меня звать Алфи. Я с Коптильни в прошлую зиму приехал.
– С какой еще коптильни?
Он прыснул и пояснил:
– Это мы Лондон так зовем. Мы – кокни то есть.
Она смерила его недоверчивым взглядом.
– Что-то я не видела тебя в усадьбе.
– Так я же хожу в школу в деревню.
– И как, нравится?
– Терпимо. Только вот деревенские придираются, потому что я ростом не вышел и некому за меня заступиться.
– Какие злые мальчишки! Разве так можно?
Он взглянул в ее личико, светившееся уверенностью в себе и собственном благополучии.
– Вы, может, не заметили, но злых людей вообще много, – сказал он. – Война же идет. Мужики на самолетах что ни ночь кидают бомбы на Лондон, а там уж в кого попадет. Женщины, дети, старики – плевать, только бы побольше народу ухлопать. Я раз малыша видел, где бомба разорвалась, лежит себе на дороге целехонек, будто ничего не случилось. Я подошел к нему, поднял, а он совсем мертвый. А другим разом гляжу, женщина бежит по улице и кричит. После взрыва на ней остались одни лохмотья, а она знаете что кричала? «Мой мальчик, мой малыш, его завалило обломками! Спасите моего малыша!»
Лицо Фиби смягчилось.
– Ты разумно поступил, когда приехал из этой своей Коптильни, – заметила она. – Сколько тебе лет?
– Одиннадцать, скоро двенадцать.
– А мне двенадцать только что исполнилось, – гордо сообщила она. – Я надеялась, что в тринадцать меня пошлют в школу, но теперь, наверное, вряд ли. Война же. Вот моим сестрам повезло, они ходили в школу.
– Так вы, выходит, вовсе еще в школе не учились?
– Нет. У меня всегда была гувернантка. Учиться одной ужасно скучно. Сестрам было веселее, они учились всей компанией, шалили, каверзы гувернантке устраивали. А я родилась слишком поздно. Дайдо говорит, что я получилась по ошибке.
– А кто это – Дайдо?
– Моя сестра Диана. Ей девятнадцать. Она ненавидит войну, потому что в прошлом году ее должны были представить.
– К чему приставить?
Фиби рассмеялась – не без превосходства, видимо подражая кому-то из взрослых.
– Да ты, я смотрю, совсем ничего не знаешь! Девушек нашего круга вывозят в свет и представляют ко двору. Мы ездим на балы, чтобы найти себе мужа. А вместо этого Дайдо торчит здесь и умирает от скуки. Старшие сестры успели потанцевать на балах, а она нет.
– И замуж, значит, повыходили?
– Пока только Ливви. Но Дайдо говорит, что Ливви всегда была пай-девочкой. Она вышла за этого зануду Эдмунда Каррингтона и уже исполнила свой долг.
– Какой еще долг? – не понял Алфи, и Фиби снова рассмеялась.
– Ну, родила сына, который однажды унаследует титул. А у наших родителей не вышло, и когда Па умрет, все достанется какому-то дальнему кузену, а нас выгонят на мороз. Это Дайдо так говорит. Но, я думаю, она шутит, – неуверенно добавила Фиби. – Такого ведь уже не бывает в наши дни? Тем более когда идет война.
Она помолчала, давая Алфи время переварить эти удивительные сведения, потом продолжила:
– А остальные мои сестры не были такими послушными, и Па очень на них сердится. Марго поехала во Францию изучать моду и познакомилась там с красавцем-французом. Она отказалась уехать, когда еще было можно, застряла в Париже, и мы понятия не имеем, что с ней. Ну а Памма очень славная и невероятно умная, хотела поступить в университет, но Па сказал, что женское образование – ерунда на постном масле. Мне кажется, у нее был молодой человек, за которого она хотела выйти замуж, но он пошел в летчики, его сбили, и теперь он в плену у немцев. Так что все вообще-то довольно грустно, правда? Эта ужасная война всем испортила жизнь.
Алфи понимающе кивнул.
– Мой папка в Северной Африке воюет, – сказал он. – Вестей от него почитай что никаких, а когда и приходит письмо, то это просто махонькая бумажонка, где цензура чуть не все подчистую вымарала. Мама над последним все глаза выплакала.
Пытаясь поспеть за пони и одновременно поддерживать разговор, Алфи совсем запыхался. Они уже пересекли парк, ступая по мягкой траве, и вышли через рощу к садам. Розовые кусты и цветочные бордюры по-прежнему тянулись ровными рядами, но клумбы заросли сорняками, а розы, похоже, никто не подстригал. Сбоку на газоне был разбит еще один огород. Дальше виднелся широкий двор. Там, где раньше к дверям подъезжали кареты, выстроились рядами военные грузовики камуфляжной раскраски.
Почти никогда еще Алфи не доводилось так близко подходить к господскому дому, и он разглядывал его во все глаза. В Лондоне его водили посмотреть на Букингемский дворец, но высившийся перед ним особняк вполне мог, подумал мальчик, посоперничать с королевской резиденцией и величиной, и красотой. Трехэтажная махина тяжелого серого камня, крыша с двумя башенками. Основная постройка с роскошным, выдававшимся вперед парадным крыльцом и двумя крыльями образовывала букву «Е». По бокам от входной двери две колонны подпирали фронтон, на котором античные персонажи навсегда сошлись в схватке. Впечатление несколько портили сновавшие туда-сюда солдаты. Пересмеиваясь, дымя папиросами, они спускались и поднимались по мраморным ступеням. У разномастных армейских автомобилей перед крыльцом также стояли военные, а с заднего двора доносились резкие команды и топот тяжелых ботинок – там рядовые выстроились на утреннюю поверку.
Детей нагнали два офицера, направлявшиеся к джипу.
– Доброе утро, юная леди! – приветливо сказал один. – Кататься собрались?
– Благодарю вас, я уже прокатилась, – чопорно ответила Фиби. – Мы ведем пони обратно в конюшни.
Миновав военных, Фиби покосилась на Алфи.
– Не говори моему отцу, что я ездила одна, ладно? Не то он страшно рассердится. Мне запрещено кататься без грума, но это ведь ужасно глупо, правда? Я отлично держусь в седле, а грум уже старенький и не любит галоп.
Алфи молча кивнул. Чем ближе они подходили к господскому дому, тем сильнее у него сводило живот. Он слишком хорошо помнил день, когда сюда приехал. С поезда из Коптильни, как он называл родной город, мальчик сошел жалким заморышем – чересчур худой и низкорослый для своих лет, шорты не по размеру и не прикрывают тощих ободранных коленок. Тыльной стороной ладони он то и дело вытирал хлюпающий нос, размазывая сопли по щеке. Ничего удивительного, что его пристроили самым последним, когда прочих эвакуированных детей уже разобрали местные жители. В итоге ответственная за расселение мисс Хемп-Хатчетт, здешняя мировая судья и предводительница герлскаутов, посадила его в свой «моррис» и повезла в Фарли.