– Слушай, а почему ты перестала по субботам меня будить так чудесно, как было раньше?
Ответ был штампован, но шедеврален.
– Ты правда хочешь об этом поговорить?
Чайное
Ты в Париже, ты важный, у тебя вчера в Российском центре науки и культуры аншлаг был и шампанское. Днем ты лениво дал заумное интервью чудесной Кате Солоцинской, главе центра. Вечером у тебя устрицы. Ты сидишь в кафе, нимб светится. Заказываешь черный чай. Приносят чашку, пакетик и чайник с кипятком. Ну о’кей, божество даже само нальет воду. Ждешь, когда заварится. Заваривается хуево. Идиоты, опять божеству зеленый принесли. Ты зовешь официанта и вальяжно втаптываешь его в пыль веков. Он долго смотрит, как Дарвин на мартышку, и вальяжно предлагает тебе сначала вытащить чайный пакетик из полиэтиленовой оболочки, а потом уже заваривать.
Новые технологии
Середина дня, полный ахтунг, в трубке молодой режиссер Саша. Он очень быстро говорит, ты пытаешься вставить свою фразу:
– Сань, ну подожди.
Бесполезно, он тараторит. Повторная попытка.
– Дай мне сказать!!!
Бессмысленно.
– Ты можешь заткнуться, блять?!
Сработало! Молчит! Начинаешь свою долгую речь. Он ждет, пока я закончу. Уважает. Понятно, молодой еще меня перебивать. Я иссяк. Он молчит.
– Сань?
Тишина.
– Але!
Тишина. Смотришь в телефон. Наверное, сеть накрылась.
Ага, сеть! Мозги твои накрылись, старый дурак.
Ты просто слушал его аудиосообщение в вотсапе. Хренов новый мир и его хреновы методы коммуникации!
Старые технологии
Встретились в общей компании с давней подругой, которая в свое время была лидером борьбы с нашим клубно-тусовочным движением. Ее лекции о вреде электронной музыки и данного образа жизни можно было читать в школе. Пугала всех так, что страшно было даже скачивать альбомы. Огребали все: и язвенники, и трезвенники. И тут она взахлеб рассказывает о том, как ей понравилось в Гоа. Причем поехали они туда с мужем.
– Ну вы просто на море?
– Нет, ты что! Со всем набором! Я-то, понятно, на соках, а вот Д. (имя мужа скрыто) по полной. Скоро опять поедем.
Я тру глаза и уши. Она в Гоа. По полной. Я, например, даже ехать туда не хочу. Хоть и не был ни разу. Не надо мне этого. Все эти опыты с сознанием я не одобряю, но я хотя бы никогда не критиковал! А подруга, как я отметил, была просто нашим местным Онищенко. Рупором чистого разума. Решил аккуратно уточнить:
– Слуш, ты же вроде всегда против выступала…
– Ебнутая была, не понимала, какая может быть семье польза.
Я окончательно подвисаю. Думаю, может, у меня галлюцинации на фоне ЗОЖ.
– Польза?! Семье?!!
– Ну Д. три года не хотел покупать квартиру. Мы чуть не развелись. Я ему, ну хватит снимать, а он всё гнал, что так удобнее и мобильнее.
Ощущаю себя в «Ералаше».
– И при чем тут Гоа?!
– При чем, при чем! Д. там какой-то адский глюк схватил, что я – это бабочка, но мне нужно вернуться в кокон, а кокона нет. Он, как в себя пришел, сразу сказал, что это знак. Вернулись – за неделю купил квартиру. Думаю теперь, что нам еще надо, и начну заранее мозги промывать.
4 утра. Вечеринка Юрия Милославского. Диджей великолепен. Я месяца четыре не слушал нормальной музыки. Капюшон на глаза, не надо меня, такого великого, узнавать.
Сквозь капюшон чувствую, что на меня смотрит симпатичная девушка. Вот они – демоны-соблазнители, началось, это момент истины, но я кремень, я сделал свой осознанный выбор, и ничто меня не собьет с пути!
А она смотрит. Более того, улыбается и… о нет, нет! Она идет в мою сторону! Готовлю речь: мол, «ты не для меня… я люблю другую, прочь с глаз, сгиньте, демоны, свят-свят-свят».
Свят не помог, она приближается. Повторил заученное. Протрезвел со страху.
– Александр!
– Да, это я, и не такой…
– Ой, Александр, хотела сказать, ваша жена Оксана – это дикий секс.
Заработался
Прилетаю в Москву, в самолете уснул, поэтому долго прихожу в себя; сели, рулим по полосе, собираю разбросанный комп, телефон и так далее, проверяю в кармане паспорт – русский есть, заграна нет. Ну заебись, сейчас я в аэропорту жить буду. Перерываю всё. Залезаю под кресло, смотрю в проходе, спрашиваю стюардесс, ну нет загранпаспорта. Проебал. Очень вовремя! Пытаюсь восстановить события, где мог его оставить, и понимаю, что мне пора в отпуск. Лечу-то я из Питера, нет никакого погранконтроля, заграник у меня дома, всё хорошо, зовите санитаров.
Таможенное
Ночь. Домодедово. Теперь все-таки прохожу реальную границу. До паспортного контроля строгая таможенница строго интересуется:
– Сколько наличных денег с собой везете?
Я достаю пачечку, которая очевидно меньше разрешенных десяти К. Она хитро смотрит в глаза и уточняет:
– Это всё, что у вас есть?
Я смотрю по сторонам, делаю знак, как будто хочу сказать что-то на ухо, чуть к ней нагибаюсь и шепчу:
– Ну, если честно, дома есть еще…
Барышня тоже делает знак, мол, наклонись, и шепчет в ответ:
– Спасибо за сигнал.
Политический совет
Восьмой класс, как мне кажется. Мы подростки, нам весело, каких-то учителей мы любили, каких-то не очень, но всё равно относились ко всем тепло. И тут вдруг преподавательница биологии и анатомии, кабинет которой ознакомил нас с фильмами ужасов в банках, умирает. Печально. Но в этом возрасте смерть воспринимаешь не так трагически и необратимо. Мы, конечно, расстроились, а некоторые девочки даже были близки к слезинке, но не более. Тем не менее это всё равно новость, «Телеграма» тогда не было, и все ее распространяли «сарафаном». На первой перемене вышел на крыльцо. Вижу, в школу торжественно поднимается один из нашей компании – то есть бездельник, троечник и дебошир. Удивившись, что барин изволил ко второму уроку жопу притащить, я его огорошиваю новостью. Говорю с излишним задором.
– Здоров, прикинь, анатомичка умерла.
Парень меняется в лице. На нем (в смысле – на лице) – боль, трагедия и безысходность. Мне даже стало стыдно. Вот я скот бесчувственный. Сели на ступени. Я быстро «переобулся», «перенастроился», включил печаль и выдал драматическо-философскую тираду на тему конечности жизни и невозможности вернуть ушедшего, далее со всеми остановками. Мир не видел доселе такого скорбящего.