Симптом страха - читать онлайн книгу. Автор: Антон Евтушенко cтр.№ 60

— При чём здесь это?

— Образование человека всегда намекает на неполноту его возможностей, — проговорил он, закуривая за последний час третью сигарету («Никогда не курил так много!»), — а ты слишком образована, чтобы устоять соблазну фильтровать своё бесстрашие. Ты видишь опасность не во мне, а в моём посягательстве на свои избыточные степени свободы. Но это не так. Твоё образование мешает тебе же определить эту степень и её переизбыточность, потому что мы поколение эпохи переизбытка всего — свободы, товаров, информации… информации — особенно! Ещё немного и мы окажемся в другом мире, где вовсе исчезнет монополия на знание.

Глеб пожевал фильтр, размышляя, добавить что-то к сказанному. Решил: добавить.

— Наступает невиданная степень свободы, но вместе с тем и страх, что как раньше не будет. — Он подтянул ноги и нахохлился, выпуская в небо упругие струи табачного дыма. — Старая проверенная формула «кто обладает информацией, тот правит миром» перестаёт работать. Теперь править миром будет тот, кто эту информацию сможет контролировать.

— И какова же роль образованного человека в подконтрольном социуме? — спросила Нэнси.

Глеб обрадовался, будто ждал этого вопроса.

— Образованный человек — это человек, порождающий смыслы, преодолевающий избыточные степени свободы. Он должен будет уяснить, что сыграть в оркестре без дирижёра нельзя. Если каждый начнёт играть свою партию, не придерживаясь заданной линии, настроения и громкости, то это будет просто информационный шум.

— Дирижёр, желающий рулить умами масс, может не учёл, что образованный человек априори не может быть пассивным. Необразованный — да, образованный — нет, никогда.

— Крепче спит тот, кто мало знает, — изрёк избитую истину Глеб и на прощание добавил: — Постарайся дистанцироваться от своих фобий и просто сделай так, как тебе велят. Для тебя я безвредный и даже где-то полезный… но это пока, до поры до времени, и как скоро эта пора закончится не от меня зависит.

«Марк» зыкнул на прощание тепловозной трелью, спугнувшую чайку на заборе, и растворился в клубах придорожной пыли.

Место, которое Сава обозначил по телефону, как салон, находилось в одном из помещений на территории судоремонтного завода, невольно ставшего вместилищем отживших свой век кораблей. Их заржавелые, в катышах оранжевой окалины останки коптились на солнце в километровой очереди на демонтаж на дальних корпусах — склепах-судоверфях. Ближние, сохранив некое подобие человеческой обжитости, волей арендосъёмщиков и нанимателей, превратились в мелкотравчатые сервисы по тюнингу плавсредств — катеров и гидроциклов, в модульные павильоны комиссионок по скупке и продаже лодочных моторов, в мастерские, такие обширные, будто ожидали со дня на день на ремонт прогулочный лайнер или линейный корабль с орудийной башней. То и дело сновали деловито японские грузовички, устало тараща друг в друга по-восточному раскосыми глазами-фарами. В сторожке у шлагбаума плешивый человек в расстёгнутой рубахе со сметанно-белым пузом неаккуратно резал ножницами отпечатанные на бумаге купюры разрешений на въезд и выезд, и каждую — непременно с громким прихлопом — гасил казённым штемпелем. Проверить вместительную сумку незнакомки он не удосужился, а на её вопрос, где найти Савелия Витольдовича, указал на ближайшее двухэтажное здание, к которому подкатывал очередной нагруженный трудяга с разбитым габаритным огнём.

Из-за стеклянной надстройки, похожей на капитанскую рубку, со съехавшими трапециевидными углами и оголённым обрезом водопроводной трубы, здание напоминало двухпалубный теплоход, что роднило его с пелагическими, давно уж умерщвлёнными механизмами на дальнем плане. Скруглённые оконные проёмы, располовиненные фрамугами, напоминали задраенные иллюминаторы. Дом был кирпичным, с кладкой на ребро для экономии, когда-то выкрашенный краской в самый морской цвет ультрамарин. Со временем «самый морской» поблек, превратившись в мертвенно-бледную бездну неба с лущёными, повисшими лохмотьями тонких облаков. Состояние дома-парохода было таково, что оставалось лишь надеяться: чугунный шар-баба сравняет его с землёй раньше, чем чей-то неосторожный чих или стук дверью.

У входа, опустив голову на кривые лапы, лежал бульдог. Учуяв постороннего, он поднял брылястую мордаху и дружелюбно завилял культёй. Нэнси, несмотря на всю уветливость пса, всё же захотелось убрать его подальше. Собака словно почувствовала и эту категоричность, и отрицательный оттенок, кажется смутилась, стыдливо покинула свой пост. Нэнси мысленно отправила четвероногому «спасибо», облегчённо вздохнула и толкнула дверь. Впрочем, памятуя об аварийности постройки, сделала это предельно деликатно. К нежности и прочим ласкам дверь оказалась не привыкшей — и не поддалась. Нэнси налегла хрупким плечом, но та только усмехнулась скрипом. Сзади зашоркали чьи-то быстрые шаги и стремительный человечек, удивлённо осмотрев молодую женщину с головы до ног, ухватился за ручку и дёрнул на себя. Дверь, как в сказке, отворилась. Завихрилась в воздухе пыль и в нос ударил запах сварного железа, окалины и штукатурки. В перспективу от входа уходил длинный и узкий как стрела коридор, по которому неспешно сновали люди, перетекая туда-сюда из смежных помещений. По-джентльменски Нэнси пропустили вперёд, придерживая дверь распахнутой.

— Вам точно сюда? — с сомнением отозвался человечек, словно пытался усмотреть в ней неприятеля или лазутчика.

Нэнси пришлось повторить вопрос.

— Савелий? — наморщил он свой лоб и переспросил на всякий случай: — Он лодочник или моторист?

— Простите?

— Чем торгует: лодками, моторами? — терпеливо растолковал ей человечек. — Первые сидят внизу, вторые — наверху.

— Слонячит он… — не растерялась Нэнси, припомнив слышанный уже однажды жаргонизм, — торгует посудой.

— Посудой? Нет, вы наверно ошиблись.

— Охранник сказал — здесь, — упрямо повторила Нэнси, но упорство и настырность облетали с неё, как листья на ветру, многократно перемноженные утомлением и затянувшимися розысками. — Он старьёвщик… антиквар.

— Ах, антиквар? Так бы и сказали. — Лицо человечка разгладилось и полыхнуло ясностью. — Судовые приборы и морской антиквариат — это к Шпигелю вам надо заглянуть. — Он хлопнул ладонью о пиджак, стряхивая пыль, и указал на лестницу. — Двигайте до упора. Слышите, до самого конца.

Приободрённая наводкой, Нэнси переложила лямки на спину и, словно бурлак, потянула за собой непомерную ношу, взбираясь наверх по бетонным ступеням. Под ногами что-то незримо похрустывало, словно она топталась по новенькой крахмальной скатерти. Навстречу ей тянулись ручейками разновозрастные мужики, но ни одной представительницы слабого пола не попадалось на пути. Мужчины поспешно сторонились и провожали Нэнси удивлённо-сочувствующими взглядами.

На лестничной клетке второго этажа появился настойчивый гул людского улья — у мотористов было оживлённей, чем у лодочников. Держа в памяти напутствие мимолётного знакомца, она двинула дальше. Пролёт за клетью поспешно погрузился в полумрак, который с трудом ворочала под потолком полунакальная лампа на голом проводе. Из широкой и бетонной лестница вдруг обернулась в шаткий сварной каркас на узком косоуре. Перила отсутствовали вовсе, а рыхлые ступени из наваренных прутов гуляли ощутимой деформацией. В страхе Нэнси запрокинула голову. Балансируя, как эквилибрист, предстояло преодолеть один пролёт. Указатель в виде листа со стрелкой вверх, прикнопленный к пробковым панелям батареи отопления, приободрял. Разлинованными печатными буквами под указателем значилось, что наверху её ждёт «Старинное оформление корабельных и судовых интерьеров». К тому же оттуда, сверху кто-то призывно бубнил. Тонкие стены скрадывали верхние регистры голосов, но по мере приближения к заветной цели неразборчивый бубнёж складывался в отчётливые фразы.