От меня до тебя – два шага и целая жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Гребенщикова cтр.№ 38

Завтрак был накрыт в парадной столовой, шторы были раздернуты, комната просто купалась в солнечном свете, и прыгали солнечные зайчики — отражаясь в зеркалах, и в тяжелом хрустале рюмок, выставленных в огромном буфете. Сервировали стол хоть и не парадным, в золотых ободьях с палевыми розами, сервизом, а тяжелым, с щербинами, «постным», но были выставлены даже горшки с расцветшими ко времени цикламенами и крокусами, оттого и воздух был наряден и свеж. Подали постных оладушек с ореховым маслицем, взрослые пили цикориевый кофе, а ей, Лидушке, подали чаю, забеленного миндальным молочком, да с кренделем, облитым глазурью. Дружно пропели ей «Многая лета», да и расцеловали любимицу, младшенькую, от души желая расти большой, умненькой и здоровенькой. Лидочка, желая быть паинькой, решила в этот день быть совсем хорошей и, дав себя одеть в теплую шубейку, покорно пошла на бульвары со старшей, Марией — гулять и растворять ручейки лопаточкой — Весну-красну торопить.

В дешевой пиццерии крупного торгового центра сидят за столиком двое. Он — породистый, крупный, ухоженный, коротко стрижен, одет с той вызывающей скромностью, которая заставляет швейцаров в ресторанах вытягиваться в струнку. Носит очки, но заметно, что больше для солидности. Когда снимает их, видно, что глаза холодные, а нездоровые полукружья выдают проблемы с печенью. Она суетлива, испугана, причесана наспех, и темные от пробора пряди говорят о том, что в салоне бывает редко. Видит плохо, щурится даже в очках. Одета с той тщательностью, которая выдает бедность. Все время прячет руки, чтобы не было заметно отсутствие маникюра. На столе обычный набор — пицца, салаты, минеральная вода без газа.

— не смотри на меня так, Дима, — она вертит в пальцах зажигалку, борясь с желанием закурить, — не смотри. Я представляю, какой ты меня видишь.

— Наташенька, — его подчеркнуто нежный тон едва не вызывает в ней слёзы, — милая, о чем ты? Ты прежняя для меня, та же девочка, чудная, прекрасная девочка!

— правда? — она все время перебирает предметы, лежащие на столе, и видно, что ее собеседника это страшно раздражает, — Дим, я так боялась идти, ты знаешь, ты позвонил, а я все хотела что-то соврать, что-то убедительное, но я так хотела увидеть, какой ты стал, знаешь, там вот фото твои выложены, в Instagram, но я хотела просто вот — ну, дотронуться до тебя, что ли?

— Наташенька, — тот, кого она называла Димой, надел одну из самых обаятельных своих улыбок, — я живу очень скромно, и это не центральный даже округ, у нас небольшой дом, всего 4 спальни, и бассейн маленький, знаешь — все очень скромно. Мы ведь живем все в кредит, и проценты… мы даже стали реже летать в Европу, и этот кризис… нет-нет, хвастаться нечем.

— а ты встречаешься с нашими?

— да! мы даже, знаешь, что-то вроде клуба организовали, да-да, нас около двадцати человек! И вспоминаем, и даже любительская съемка есть, помнишь, защиту диплома?

— еще бы, — она улыбнулась, — мы танцевали, и целовались, как сумасшедшие! А потом поехали в ЦПКО. И качались на каких-то ужасных качелях, и мне было так страшно, а потом мы с тобой поехали к тебе, в общежитие. Ты помнишь? Там же… у нас с тобой…

— ну-ну, это было давно, что вспоминать такие глупости? сколько лет прошло! — он смотрит на часы, — славно, что повидались, славно! Я рад, что ты такая же, и молодцом, замужем, наверное?

— да нет, не сложилось, — она пытается что-то найти в телефоне, — вот, я тебе все показать хотела, подожди…

— покажешь, покажешь, я еще долго буду в Москве, — он встает, — прости, дела, я хочу еще к Пашке Антипенко заехать, он у вас сейчас хорошо поднялся, кое-что порешаем. Я позвоню тебе непременно, буквально на-днях, — касается её щеки и уходит спешно, так, что она не слышит фразы, сказанной им в телефон — ужасно, просто ужасно! Паш, ты ее давно видел? То-то. И не делай этого. Не узнать просто…

Наташа не смотрит ему вслед, она плачет и говорит с кем-то по своему старенькому телефону — нет, Насть. Не сказала. Ну, не сказала! Я хотела твое фото показать — какая ты красавица выросла, а он заспешил. Ну, прости. Я не плачу. Проживем, конечно. Ты знаешь, хорошо, что я за него замуж не вышла. Да нет, он не предлагал, если честно…

Она встает, и звук отодвигаемого стула кажется ей самой слишком громким, и она идет, мимо витрин, где живут чужой жизнью манекены, одетые с вызывающей простотой, и с бирками, на которых написана цена их счастья.

Зоя сидела в номере гостиницы, не включая света, и смотрела на противоположную стену, по которой прыгали, мигая, цветные огоньки от уличных гирлянд. Зима была теплой, бесснежной, скучной. Как назло, не ладилось на работе, не ладилось дома, вообще все было плохо. Подруги советовали витамины, SPA, шопинг, секс, Бали, водку — а Зое хотелось снега. Тихого, мягкого снега — как в детстве. И чтобы непременно были вязаные варежки, а снежинки падали и задерживались, не тая. И сразу все становилось сказкой, потому что в хороших сказках — всегда новый год. В командировку Зоя поехала просто так — чтобы куда-то поехать. Да кто еще захотел бы под новый год ехать в уездный город Н. писать хвалебную статью о губернаторе? Скачали бы, смонтировали бы, отфотошопили, текст стандартный, деньги хорошие. А Зоя — поехала. На поезде. Удивляясь, что еще ездят поезда и в них стало вполне прилично. И гостиница была — нормальная. И тетка на ресепшен вполне вежливая, и вообще все было уютно, а в холле не было фикусов, а на стенах были картины — маслом. Не хотелось читать, не хотелось звонить в Москву и выслушивать маму. Ничего не хотелось. Почему, думала Зоя, почему так все глупо сложилось? И Вадим меня бросил — почему? Разве я какая-то не такая? Я вполне симпатичная, и я сама себя обеспечиваю, и квартира у меня есть, и машина есть, и я не капризная, я не пью и не курю, я не сижу с утра до ночи в интернете, я хорошая! А он ушел. И шесть лет мы жили вместе, а он — ушел. Как ничего не было. А я хотела ему… тут накатило, и слезы полились сами по себе, и Зоя плакала честно и громко, потому, что она никому не нужна и она совершила такую ужасную ошибку и теперь ничего никогда ах, совсем никогда не поправить, и жизнь ее кончена и будет она мотаться по Урюпинскам до самой пенсии, которая никогда не наступит… Зоя проснулась от голода — огоньки еще дрожали на стене, но на часах время шло к полуночи. Вот тебе, Зойка, и новый год. Даже елки нет. Оставаться в номере было глупо, шляться по городу — вполне даже экстремально, поэтому она наспех оделась, и, перепрыгивая через ступеньку, разбудив спящую дежурную, толкнула тяжелую дверь гостиницы и ахнула в изумлении — первые снежинки, подсвеченные красными-зелеными-синими-желтыми фонариками, падали, тихие, на тротуар, становясь белыми. А снег все шел и шел, и скоро его стало так много, что уже можно было протянуть ладонь, и Зоя, стояла и смотрела, как снежинки замирают на ее варежке. Снег любите? спросил ее кто-то, и она обернулась, увидела самого обычного молодого мужчину, в такой яркой куртке, что ей стало весело. Ужасно люблю, — созналась она, — а вы? «кушать да, а так нэт» — ответил он, протянул Зое руку и сказал — если не боитесь незнакомцев, пойдемте со мной? У меня тут друзья празднуют в ресторане? Нет, — Зоя покачала головой, — не хочу. И пошла по пустой проезжей части, с удовольствием оставляя следы на снегу и не удивилась, увидев, что незнакомец идет рядом. А снег падал, и постепенно исчезали цепочки следов — маленьких Зоиных, и больших — неизвестно пока еще — чьих.