— …вы мне наконец скажете, что с ней?
— Пока анализы не готовы, на первый взгляд — типичная алкогольная интоксикация…
— То есть моя дочь попросту напилась?!
Вместо ответа доносится смущенное покашливание.
— Прошу прощения, ферн Хэдфенгер. Мне надо заняться анализами. Лаура вот-вот придет в себя… я вколол ей сильнодействующее средство, оно быстро нейтрализует токсины. Первое время может наблюдаться головокружение, тошнота и сухость в горле, но минут через десять-пятнадцать все симптомы должны пройти.
Хлопает дверь, ненадолго наступает тишина. В этой тишине я пытаюсь объять услышанное, что невероятно сложно, а карусель не желает останавливаться. Когда мне это почти удается, я вспоминаю еще и Миста, и его руки на своей пятой точке (кажется, было и такое). В этот момент снова хлопает дверь:
— Лаура! — Жесткий голос отца ввинчивается в сознание. — Лаура!
Я все-таки открываю глаза: если верить доктору, через десять минут мне должно стать лучше. Отец склоняется надо мной, вглядываясь в лицо, а потом цедит:
— Невероятно! Ты хоть понимаешь, что ты натворила?! — Ответить мне он не позволяет, продолжая мгновенно: — Снимки с тобой разлетелись по сети. Чем, спрашивается, ты думала, когда пила?!
Я открываю было рот, но он вскидывает руку:
— Молчи. Лучше просто… молчи.
Он выходит за дверь раньше, чем я успеваю хотя бы слово сказать в свою защиту. Поскольку слушать меня все равно некому, я поворачиваюсь на бок. Голова кружится уже чуть меньше, и это позволяет мне осмотреть свою спальню в поисках сумочки и телефона.
Краем сознания цепляюсь за мысль, звучащую в сознании словами отца: «Снимки с тобой разлетелись по сети…» — и меня просто подбрасывает на кровати.
Я если и не рассталась с оплаченным Мистом банкетом, то имею все шансы сделать это сейчас. Тем не менее я бросаюсь к стулу, через спинку которого перекинули мое пальто. Интуиция меня не подводит сумочка оказывается там же. Я выхватываю смартфон и не с первого раза попадаю в мутную иконку на дисплее, но когда попадаю… тошнота к горлу подкатывает с удвоенной силой.
Мы с Мистом обжимаемся посреди беснующихся однокурсников так интимно, как будто хотим продолжить прямо на танцполе. Я вглядываюсь в фотки, сделанные с разных ракурсов: ими пестрят все соцсети. Подписи самые разные — начиная от «Хэдфенгер жжет» до «Будущая первая ферна в действии». На смартфоне больше сотни пропущенных, дублирующиеся сообщения от журналистов.
Несмотря на то, что меня трясет, я лезу на официальный новостной сайт, и вижу: «Ферн Ландерстерг отказался комментировать случившееся…»
Врач обещал, что будет лучше, но лучше мне не становится. Точнее, у меня идет какая-то компенсация — мне вроде как лучше, на чем лучше мне физически, тем сильнее меня накрывает осознание.
Но… как вообще такое могло случиться?
Ведь я не пила ни капли! Ни веоланского, ни чего бы то ни было еще — кроме сока! Я понимаю, что должна сказать об этом отцу, но прежде всего — Торну. Ему в первую очередь.
Набираю его номер, слушаю длинные гудки.
— Ответь… ну пожалуйста, пожалуйста, ответь…
Я замечаю, что говорю это вслух, только когда меня перебивает голос автоответчика, сообщающий, что «абонент не отвечает». Понимая, что написать сообщение сейчас не получится, я вылетаю из комнаты, бегу по лестнице вниз.
— Папа! — кричу я. — Пап!
— Тише! — Отец выглядывает из гостиной. — Вернись к себе, Лаура. Немедленно.
— Нам надо поговорить…
— Не сейчас.
— Сейчас! Это очень важно! Ты же понимаешь, что…
Он шагает ко мне, в два шага преодолевая разделяющее нас немаленькое расстояние.
— Я понимаю, что накануне моего вступления в должность ты напилась. Я понимаю, что ты разрушила не только мою репутацию, но и свою. Я понимаю, что сейчас мне надо будет разговаривать с Торнгером, который на глазах у всех сделал тебе предложение. Я все это понимаю. А ты? Ты понимаешь?!
— Пап, я не пила!
— Ну разумеется.
— Я не пила! Только сок, и…
— Возвращайся к себе, Лаура, — вот сейчас он повышает голос.
Его брови сходятся на переносице, взгляд становится жестким. Я хорошо знаю этот взгляд, обычно он адресован его оппонентам в суде — на тех снимках и коротких видеоматериалах, которые доступны в сети. Но сейчас он адресован мне, и смотрит он так, как будто именно я обвиняемая.
— Я не пила! — я повышаю голос в ответ. — Выслушай меня. Ты даже слова не даешь сказать. Я попросила принести мне сок, и…
— И после сока пошла танцевать.
В словак отца столько ядовитого сарказма, что мне становится физически больно. Может, у меня просто так выходит интоксикация, а может, это что-то другое, но я начинаю задыхаться.
— Не веришь мне — спроси Рин! Спроси…
— Твою Рин вырвало прямо в коридоре на официанта. — Отец брезглива морщится. — Видела бы тебя твоя мать!
Я замираю — на мгновение, а потом выдыхаю ему в лицо:
— Мама сейчас гладила бы меня по голове! А вот если бы она сейчас увидела тебя, ее бы тоже стошнило!
Звук пощечины гораздо громче, чем то, что я чувствую. Я даже не уверена, что я это чувствую, что я это могу осознать — раньше отец никогда меня не бил. Он замирает, словно сам не может поверить в то, что произошло, а я шагаю назад.
— Лаура…
Я уже не слушаю. Поднимаюсь по лестнице, если быть точной, взлетаю наверх. С треском захлопываю дверь.
Врач все-таки был прав, у меня все прошло. Кажется, даже гораздо быстрее, чем десять минут, но точно я не уверена и сейчас думаю, что лучше бы не проходило. Щека горит огнем, перед глазами — бесчисленные снимки из ресторана. На каком-то из них захвачен кусочек картины, которую я рассматривала. У меня чувство, что все это происходит не со мной, но нет, все это происходит именно со мной.
Чем отчетливее я это осознаю, тем сильнее мне хочется кричать.
Как такое могло произойти?! Да никак! Если только кто-то не подлил или не подсыпал мне что-то в еду или в сок.
Мысль об этом приходит в то же самое время, когда открывается дверь. Я поднимаю голову, чтобы сказать отцу, что мне мутно побыть одной, и замираю.
Потому что на пороге стоит Торн.