Ленин. Человек, который изменил всё - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Никонов cтр.№ 149

Ленин быстро шел на поправку. Но покушение на него, убийства Урицкого и Володарского стали поводом для официального оформления политики «красного террора». Террор был продиктован и религиозной природой большевизма, не терпевший инакомыслия и инакодействия, и характером эпохи, и личностью вождя, и российской спецификой.

Марксизм-ленинизм не отрицал насилия. Сам Ленин писал, что «социализм вообще против насилия над людьми. Однако, кроме христианских анархистов и толстовцев, никто еще не выводил отсюда, что социализм против революционного насилия»¹⁵⁵⁸. При этом Ленин тщательно старался избегать ситуаций, когда на его имя могла бы лечь тень ответственности за акты террора. Он не оставлял своей подписи на приказах о расстрелах. Однако свидетельств тому, что именно он выступал главной движущей силой террора, предостаточно. Когда кто-нибудь в разговоре с моим дедом противопоставлял «гуманизм» Ленина зверствам Сталина, он только посмеивался. Молотов считал Ленина куда более жестким человеком, чем Кобу: не только Сталину, но даже куда более беспощадным Дзержинскому или Троцкому не раз доставалось от вождя за мягкотелость и либерализм: «Кисельная у нас власть, а не диктатура»¹⁵⁵⁹.

Принципиальные решения о репрессиях, расстрелах важных заключенных принимались на заседаниях ЦК (позднее Политбюро), где Ленин председательствовал. Говорит Троцкий: «Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора»¹⁵⁶⁰. Подтверждают это и – относительно – миролюбивые женщины. Крупская писала: «Ильич отмечал, что пагубно отразилась на судьбе Парижской коммуны та мягкость, с которой рабочие массы и рабочее правительство относились к заведомым врагам. И потому, говоря о борьбе с врагами, Ильич всегда, что называется, “закручивал”, боясь излишней мягкости масс и своей собственной»¹⁵⁶¹.

Есть свидетельства и самого Ленина, разбросанные по десяткам статей, речей и записок, произнесенные и написанные задолго до выстрелов Каплан. Ленин 26 июня 1918 года с возмущением писал Зиновьеву: «Только сегодня мы услышали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Девятого августа Ленин наставлял председателя Нижегородского губсовдепа Федорова: «В Нижнем, явно, готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов (Вас, Маркина и др.) навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. …Надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия»¹⁵⁶². И так далее.

Ленин был чужд нравственных колебаний и имел ярко выраженную склонность к жестокости. Впрочем, в своем пренебрежении к человеческим жизням он был вовсе не одинок в российской истории. Максим Горький в сердцах заметил: «Поголовное истребление несогласно мыслящих – старый, испытанный прием внутренней политики российских правительств. От Ивана Грозного до Николая II этим простым и удобным приемом борьбы с крамолой свободно и широко пользовались все наши политические вожди – почему же Владимиру Ленину отказываться от такого упрощенного приема?»¹⁵⁶³. Вот только никому из предшественников Ленина на российском престоле не приходило в голову объявлять и проводить политику массового террора в отношении собственных подданных. Горькому «часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.

– Чего вы хотите? – удивленно и гневно спрашивал он. – Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы – что же? Не должны, не вправе бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дурачки…

Я очень часто одолевал его просьбами различного рода и порою чувствовал, что мои ходатайства о людях вызывают у Ленина жалость ко мне. Он спрашивал:

– Вам не кажется, что вы занимаетесь чепухой, пустяками?»¹⁵⁶⁴.

Горький же фактически возьмет Ленина под защиту: «Невозможен вождь, который – в той или иной степени – не был тираном. Вероятно, при Ленине перебито людей больше, чем при Уоте Тайлоре, Фоме Мюнстере, Гарибальди. Но ведь и сопротивление революции, возглавляемой Лениным, было организовано шире и мощнее»¹⁵⁶⁵.

Сразу после ранения Ленина по инициативе Свердлова и Дзержинского было принято постановление «О красном терроре», который стал официальной политикой. Был опубликован приказ наркома внутренних дел Петровского: «Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел». Всего в отместку только за Урицкого казнили 800–900 классово чуждых горожан. В Москве были публично расстреляны 80 человек, среди них несколько высших царских сановников. За Ленина счет пошел уже на тысячи. В сентябре во исполнение декрета ВЦИК «О красном терроре» были образованы три концентрационных лагеря – два в Москве и один в Петрограде¹⁵⁶⁶.

После покушения на Ленина принимались повышенные меры безопасности. «На перекрестках улиц стояли команды солдат, – замечал Локкарт. – По городу, внешний вид которого за сорок восемь часов совершенно изменился, полз страх»¹⁵⁶⁷. Ему трудно было не обратить внимание на перемены. Покушения были восприняты чекистами, помимо прочего, как начало реализации «заговора послов». В ночь на 1 сентября арестовали Локкарта. Но уже на следующий день освободили. Рейли ушел через Петроград.

Ленин вместе с тем не раз говорил о терроре как мере вынужденной и ответной.

– Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливая ни перед чем. Мы не могли бы продержаться и двух дней, если бы на эти попытки офицеров и белогвардейцев не ответили беспощадным образом, и это означало террор¹⁵⁶⁸.

И в чем-то он был прав. Белый террор был реальностью и носил ничуть не меньшие масштабы, чем красный. Вот что наблюдал генерал Грейвс: «Солдаты Семенова и Калмыкова при поддержке японских войск носились по стране, словно дикие звери, грабя и убивая людей, но эти убийства можно было остановить в любой день, стоило лишь Японии пожелать этого. Когда возникали вопросы по поводу этих зверских убийств, ответ сводился к тому, что убитые люди большевики, и это объяснение, по-видимому, удовлетворило весь мир… Там действительно совершались ужасающие злодеяния, но их совершали не большевики, как думал весь мир. Я не погрешу против истины, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками в Восточной Сибири, приходится сотня убитых их противниками». Грейвс приводил приказ колчаковского генерала Розанова от 27 марта 1919 года: «Деревни, где жители оказывают нашим войскам вооруженное сопротивление, должны быть сожжены дотла. Мужчин следует расстрелять, домашнее имущество, повозки и прочее забрать в пользу армии»¹⁵⁶⁹. В одной Екатеринбургской губернии при Колчаке были расстреляны более 25 тысяч человек.