Ленин. Человек, который изменил всё - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Никонов cтр.№ 123

Одним из важнейших принципов внешней политики Ленин – на словах и до поры – считал ее открытость, публичность. «Везде обман масс, в демократической Франции, Швейцарии, Америке и Англии во сто раз шире и утонченнее, чем в других странах. Советская власть революционно сорвала покров тайны с внешней политики». На деле, кто-кто, а большевики лучше других могли прятать тайные пружины и рычаги своей внешней политики. А в октябре 1920 года, поднаторев и в традиционной дипломатии, Ленин скажет:

– Пока есть война, должна существовать и тайная дипломатия, как одно из средств войны. Отказаться от нее мы не можем¹²⁹⁰.

Но это будет потом. Залкинд рассказывал: «Тов. Троцкий дал нам двух товарищей машинистов и распорядился организовать охрану министерства караулом Павловского полка, который мы поместили при входе в знаменитые бронированные комнаты, содержавшие в пяти громадных несгораемых шкафах систематически расположенные картоны с копиями депеш, донесениями и секретными договорами. С этого дня началась лихорадочная работа по разбору и переводу тайных документов, позволившая впервые заглянуть за кулисы, позади которых фабриковалась война “за право и справедливость”…Опубликование производилось по мере нахождения документов… Политически важно было приступить к публикованию немедленно, что и заставляло нас крайне несистематически пускать в прессу всего понемногу…»

Все региональные отделы МИДа были сведены к двум – Запад и Восток. Работа была только у отдела виз, «так как масса иностранцев стремилась покинуть пределы Советской России. Наш собственный дипломатический корпус был невелик: он состоял лишь из т. Литвинова, организовавшего в Лондоне “Русское народное посольство” (Russian Peoples Embassy), и т. Воровского, которому с нашим первым дипкурьером т. Гольцманом были отправлены в Стокгольм грамоты на звание “Полномочного представителя народного комиссара по иностранным делам в Скандинавских странах”»¹²⁹¹.

Впрочем, роль наркомата иностранных дел в советском внешнеполитическом механизме окажется не главной. Центральная роль в выработке внешней политики принадлежала лично Ленину и ЦК – даже СНК и ВЦИК здесь не были игроками. Чичерин подтверждал: «В первые годы существования нашей республики я по нескольку раз в день разговаривал с ним по телефону, имея с ним иногда весьма продолжительные телефонные разговоры, кроме частых непосредственных бесед, и нередко обсуждая с ним все детали сколько-нибудь важных текущих дипломатических дел»¹²⁹². Зиновьев скажет, что «руководство внешней политикой – около половины всей работы ЦК»¹²⁹³.

Есть версия, что Советская Россия могла бы развиваться совсем иначе, если бы не находилась в фактической блокаде, а внешний мир общался с ней дружественным образом и она могла рассчитывать на нормальный товарообмен. Не исключаю. Но вряд ли сама такая возможность существовала. Запад быстро, почти рефлекторно понял, какую опасность для него представляет ленинизм. Дело было не только в нежелании большевистского правительства соблюдать прежние союзнические договоренности и продолжать войну с Германией. И даже не только в намерении осуществить всемирную революцию. Впервые в истории в крупной стране к власти пришел режим, открыто отвергавший и бросавший вызов западным ценностям (прежде всего, христианству и собственности), нормам, образу жизни и при этом предлагавший собственную радикальную альтернативу, да еще в глобальном масштабе. «С времен Французской революции на европейском горизонте не появлялось ничего, даже отдаленно напоминающего Советский Союз, – замечал Генри Киссинджер. – Впервые по прошествии более ста лет одна из стран официально посвятила себя свержению существующего порядка»¹²⁹⁴.

Отношение ведущих западных стран к большевистскому режиму определилось моментально. Декрет о мире – худшее из того, что могли себе представить союзники, из последних сил продолжавшие кровопролитные бои, в самом кошмарном сне. Включилась также на полную мощь пропагандистская машина Запада. Герберт Уэллс, фантазия которого сама рождала инопланетных монстров, и то был удивлен: «Вождей большевиков рисовали в виде каких-то невероятных чудовищ, насыщавшихся кровью, грабежами и ведшими самую безнравственную жизнь, перед которой бледнел даже разврат царского двора при распутинском режиме…»¹²⁹⁵.

– У них одна мысль: как бы искры нашего пожара не перепали на их крыши, – говорил Ленин о причинах такого отношения.

У Ленина изначально не было ни малейших иллюзий в части будущих отношений с Западом. Но он с облегчением замечал, что в условиях мировой войны крупные мировые игроки не могли предаться делу уничтожения Советской России всей душой и всеми средствами. На VII партсъезде Ленин говорил, что триумфальное шествие советской власти оказалось возможным «только потому, что специально сложившаяся международная конъюнктура временно прикрыла нас от империализма. Ему было не до нас»¹²⁹⁶.

В Великобритании коалиционный кабинет Дэвида Ллойд Джорджа бросал все силы на алтарь победы. Британские потери в Первой мировой войне были гораздо больше, чем во Второй. Потребление хлеба за годы войны сократилось на четверть, мяса – на треть. В Лондоне, писал продолжавший исполнять обязанности посланника Константин Набоков, «всем, разумеется, было ясно, что произошло событие, бесповоротно исключающее Россию из числа Союзных держав… Захват власти людьми, нарочито “доставленными” из Германии, возбуждал враждебное отношение и негодование против всего русского народа… Преобладало убеждение, что переворот есть явление кратковременное, что удержаться у власти Ленин, казалось бы, не имевший никакой опоры в народных массах, – не сможет»¹²⁹⁷.

Были сторонники идеи попытаться договориться с большевиками и использовать их против немцев. Посол Великобритании в Петрограде Бьюкенен полагал: «Как ни велико мое отвращение к их террористическим методам …я охотно соглашусь, что Ленин и Троцкий необыкновенные люди». 14 (27) ноября Бьюкенен пишет в Форин-офис: «Если еще что-нибудь может побудить Россию сделать еще одно усилие, то это сознание того, что она совершенно свободна действовать по собственному желанию, без всякого давления со стороны союзников». При этом 21 ноября (4 декабря) Бьюкенен сообщил прессе об инструкциях из Лондона, которые предписывали «воздержаться от всякого шага, который мог бы обозначить признание Советского правительства…»¹²⁹⁸.

Своим посланником в Лондоне большевики объявили Литвинова, который о своем высоком назначении узнал из британских газет. Форин-офис его официально не признал, но был готов «сноситься с ним через специально к нему приставленного чиновника». Литвинов стал выдавать паспорта и визы, признаваемые британским правительством¹²⁹⁹.

Положение Франции было еще более тяжелым, чем у Великобритании. Французские людские потери были самыми большими в процентном отношении к числу населения из всех воевавших стран. Север страны и территории вокруг Вердена были полностью опустошены. Страна, являвшаяся раньше крупнейшим кредитором, оказалась крупнейшим заемщиком. А тут еще Россия – крупнейший должник – отказалась выплачивать долги царского и Временного правительств. Хуже того. «После призыва Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов заключить мир без аннексий и контрибуций во Францию возвращается Марсель Кашен, социал-патриот, уехавший пристыженным защитником интересов своего правительства и теперь превратившийся в певца, прославляющего родину Революции. Отныне Советская Россия становится воплощением мира»¹³⁰⁰.