— И пани собиралась купить эту коллекцию?
— В общем собиралась, но сначала хотела получить о ней полное представление.
— И с этой целью пани крутилась у дома покойницы? — убил меня ехидным вопросом прокурор.
Не на такую напал! Мне не привыкать было к хитрым прокурорским вопросам. И я спокойно ответила:
— Нет. Для полного представления об интересующем меня предмете я послала туда несчастную Гражину, она и составила для меня описание коллекции. Теперь же, после случившегося, я поехала к дому покойной для того, чтобы лично осмотреть там все и убедиться, что расследование ведётся добросовестно и внимательно, что ничего не упущено.
Ну вот, опять! И чего я лезу на рожон? Прикусила язык, но гадость представителям органов уже сказала. Права Гражинка: и бестактно, и весьма агрессивно это прозвучало. Ну да теперь уже терять нечего, и я безоглядно двинулась напролом.
— Дело в том, проще панов, что от вас мне ничего не узнать, ведь вы будете молчать как гробы повапленные, пардон, я хотела сказать — как пни прогнившие, мне же многое необходимо знать, чтобы защищать Гражинку. Я её сюда направила, мне и отвечать за судьбу девушки. Да да, кто не понял — я говорю о пани Бирчицкой, которую вы сразу зачислили в подозреваемые номер один. Можно сказать, силой заставила несчастную отправиться в дом к наследнице филателиста, хотя у Гражинки своих дел хватало, в те дни она как раз спешила на свадьбу лучшей подруги в Дрезден, не до меня ей было, а я для собственного удовольствия заставила её в поте лица трудиться накануне такого события.
А теперь ещё и эта неприятность…
— Так пани называет убийство человека?
— Нечего к словам придираться! Я-то знаю, что пани Бирчицкая ни в чем не виновата, мы с ней знакомы более десяти лет, из неё такая же преступница, как из меня примадонна, а кроме того, вовсе не правда, будто жертва после ухода Гражинки не двинулась с места, ещё как двинулась! За жратвой в ресторан. И очень возможно, из дома вышла через запасной выход. Вот почему её никто и не видел. А как наутро выглядело блюдо из-под объедков?
Может, и не совсем логично у меня получилось, но эффект был. Панове явно разозлились.
— А как вы думаете, по какой причине пани Бирчицкая ещё не за решёткой? — рявкнул старший комиссар.
— По причине отсутствия места в камере предварительного заключения, — не моргнув глазом (и, признаюсь, не подумав), немедленно парировала я.
— Для одного человека уж отыскалось бы, — опять подпустил ядовитую шпильку прокурор. — Однако не исключено, что мы тоже время от времени задаём себе труд подумать. И вопреки вашим, уважаемая пани, инсинуациям, тоже придаём значение мелочам.
— Ну и?.. — вырвалось у меня.
— Ну и нам бы хотелось знать, что милостивой пани известно об имущественном положении покойной. Рассудите сами: коль скоро мы ведём речь о ваших личных делах, коль скоро пани отправила к покойной Гражину Бирчицкую за марками, пани наверняка имела представление не только о покойной, но и о её брате, умершем около года назад. Ведь поддерживали же вы с ними какой-то контакт, раз интересовала вас их филателистическая коллекция. Или вы руководствовались лишь интуицией, предчувствиями?
— И предчувствия, и интуиция тут ни при чем, — призналась я. — Мною двигала, скорее всего, надежда. А что же касается контактов… Пожалуйста, погодите минутку.
И я принялась судорожно припоминать, откуда Фялковский вообще появился в моей жизни. В Болеславце я останавливалась миллион раз. Ну, может, немного меньше миллиона, во всяком случае, когда выезжала за границу в направлении Штутгарта. Мне казалось, это самый короткий путь во Францию. Можно, конечно, и через Вену, но горы мне разонравились уже много лет назад. И вот во время такой очередной поездки меня вдруг осенило. Я время от времени проглядываю «Филателист», и как-то в одном из объявлений мелькнуло: «Фялковский из Болеславца». Не помню только, что он искал, может, какой-нибудь обмен предлагал.
И наверное, спросила о нем в гостинице, так что узнала адрес. А позже я услышала о нем от кого-то, Фялковский оказался не очень известным филателистом, но у него могли оказаться редкие экземпляры марок, поэтому он меня сильно заинтересовал.
— Что и от кого вы услышали? — серьёзно и уже безо всякой издёвки спросил прокурор, когда я в своих воспоминаниях вслух добралась до этого места.
— Тогда мне надо ещё подумать.
Тесных филателистических контактов я не поддерживала ни с кем из коллекционеров, так, мелочи — редкие встречи в клубе и случайные на вернисажах и в книжных магазинах. Я и сама не считалась серьёзным филателистом, можно сказать, коллекционер среднего масштаба.
В мир филателии я погружалась лишь тогда, когда мне доводилось искать что-либо особенно меня заинтересовавшее, вот как, например, болгарский блок. Минутку, может, именно из-за этого блока разгорелся весь сыр-бор? И я опять принялась рассуждать вслух.
— Был такой тип в мире филателистов, возможно, не один такой, но я наткнулась лишь на одного, который больше продавал, чем собирал.
Проще сказать, торговал марками. Честно торговал, ничего не скажу, без обмана, был своего рода посредником между продавцом марок и покупателем, зарабатывал скромно. Вот и для меня он искал болгарский блок, который нигде в Европе нельзя было достать, а я искала его и в Англии, и в Германии, и в Дании, и во Франции.
Даже в справочнике Гиббонса его не было! А мне уж так приспичило его заполучить… Ну да это мои проблемы, спокойно, это вас, панове, не касается. Так вот, не исключено, что именно посредник при нашей встрече в одном из магазинов заговорил о мелких, никому не известных собирателях, в коллекциях которых не раз обнаруживались потрясающие раритеты, знал он таких коллекционеров, жили они преимущественно в маленьких городках, как, скажем, Млава или Болеславец…
Старший комиссар сурово перебил меня;
— Как звали этого посредника и в каком магазине состоялся разговор?
Слишком многого захотел! И я важно ответила:
— Что касается фамилии посредника, я её никогда не знала, так что и вспоминать не буду.
В магазинах о нем обычно говорили «этот пан».
А магазин… Черт его знает.
И тут я, словно воочию, увидела магазин на Багателе, причём тогда разговор шёл не только о марках, но и о монетах, к тому же, что ещё хуже, именно там я получила из-под прилавка редкую монету в сто злотых по защите окружающей среды. Холера, недаром Гражинка писала в своём письме, что я, ни минуты не задумываясь, тут же выбалтываю все, что мне взбредёт в голову, совсем не заботясь о последствиях.
Если бы не проклятое письмо, я как пить дать выложила бы весь этот бред про магазин на Багателе, но теперь воздержалась. Надо хоть немного соображать, ведь не лишена же я вовсе и порядочности, и разумности, чтобы сыпать доносы направо и налево. Какой-то мерзавец шлёпнул Веронику — почему должны пострадать другие? Спокойствие, только спокойствие.