От этих вопросов у Александра окончательно испортилось настроение. Каково реальное положение на фронте, он не знал, но чувствовал, что для Красной Армии оно не очень хорошее. Если не сказать плохое. Немцы мощно наступали. Непонятно, как и где их можно остановить.
Нужно принимать решение. Оставаться на месте и ждать попутку – это не самый лучший вариант. Даже откровенно плохой. А если первыми немцы пожалуют? Они быстрые на своих мотоциклах и бронетранспортёрах. С них станется.
Придётся идти по дороге, а при первой же опасности прятаться в лесу.
«В крайнем случае просто пристрелю Рюмина», – решил Александр.
Пора идти. Больше медлить нельзя. Всё равно автомашин не видно. Посмотрев на Рюмина, он приказал ему:
– Значит так, предатель. Идёшь впереди и слушаешь меня внимательно. Скажу бежать в лес – сразу бежишь! Смотри, чтоб без фокусов. Больше я с тобой церемониться не буду. Просто шлёпну тебя на месте, и весь разговор. Понятно?
– Понятно. Что уж тут не понять.
– Давай пошевеливайся. Хватит плестись черепахой.
Александр пропустил вперёд пленного немецкого агента и направился вслед за ним, отстав метров на пять-шесть. На душе у него скребли кошки от плохих предчувствий.
Так они шли уже минут тридцать, когда сзади послышался гул мотора. Если судить по звуку, то ехала одна-единственная автомашина. Причём грузовая.
– А ну стой, – приказал старший лейтенант и сделал несколько шагов вбок, чтобы можно было посмотреть назад и одновременно с этим наблюдать за Рюминым. За ним нужен был глаз да глаз, иначе он живо метнётся в лес. Ищи его там опять. Понурый вид предателя мог быть всего лишь очередной уловкой.
Кто едет? Наши или немцы? Непонятно. Слишком далеко. Старший лейтенант как ни старался, но не мог разглядеть приближавшуюся автомашину. Хорошо ещё, что пока не стемнело. Ещё час-полтора, и тогда солнце зайдёт, станет темно.
Тарахтенье мотора становилось сильней. Никаноров вдруг с радостью понял, что так тарахтеть может только мотор полуторки. Рюмин, кажется, тоже сообразил, что едет советский грузовик.
– Не везёт мне сегодня, – со злостью сплюнул он.
Вскоре уже можно было разобрать силуэт приближавшейся полуторки. Александр на всякий случай проверил запасные патроны. Слишком мало их. Если что – нужно стрелять короткими очередями.
Грузовик остановился метрах в двадцати от них. Из кузова высовывались две головы в черных гражданских кепках. Наконец из кабины вылез водитель.
– Товарищ старший лейтенант! – закричал он. – Идите к нам! Мы свои!
Это был один из бойцов истребительного батальона Бронского, который вёз раненых в госпиталь. Он узнал старшего лейтенанта, так как раньше несколько раз его видел.
Александр помог Рюмину залезть в кузов, потом сам последовал за ним, стараясь не наступить на раненых, и полуторка, постепенно набирая ход, направилась в тыл.
82
– Танки, – тихо сказал Алексей Орлов, отводя от глаз бинокль. – Четыре танка.
Эта новость, конечно же, не обрадовала Бронского. Его батальону вчера вечером после нападения переодетых диверсантов пришлось ещё выдержать бой с немецкой разведкой. Семь немецких мотоциклов и две бронемашины пытались проскочить через мост. Пытались, но это у них не получилось. Хорошо поработал расчёт «сорокопятки», с двух выстрелов подбивший бронемашину. Ему помогли два пулемёта, рассеявшие своим огнём мотоциклистов. Второй бронемашине удалось уйти.
Больше фашисты вечером атаковать не пытались. Орлов не сомневался, что утром последуют новые атаки. И не ошибся.
Немцы подогнали танки, да и наверняка пехота тоже прибыла. Вскоре начнут.
Алексей посмотрел на часы. Почти шесть часов утра. Рано сегодня фашисты начинают. Торопятся.
Ночью можно было отступить к лесу, раствориться в нём. Но Бронский не отдал приказ на отход. Он ждал, когда наступит девять часов утра. Именно тогда ему разрешено оставить позицию у моста.
Осталось ещё три часа. Всего каких-то три часа. За это время многое может произойти. От истребительного батальона, скорее всего, ничего не останется. Даже точно, что ничего. Вернее, никого не останется. Танки близко: железный лязг их гусениц невозможно терпеть. Кажется, ещё немного – и от этого звука сойдёшь с ума.
Алексей почувствовал себя беспомощным перед немецкими танками. Что можно с ними сделать? Бросить гранату. Повезёт, если попадёшь под гусеницу. Бросить бутылку с зажигательной смесью и надеяться, что она угодит поближе к мотору.
Правда, у них ещё есть «сорокопятка». Всего только одна. На неё вся надежда. На неё да на окопы, которые укроют, защитят от пуль и осколков.
«Кажется, это последний мой день», – подумал Алексей.
Он прекрасно понимал, что, оставшись ночью у моста, они обрекли себя на смерть. Теперь им отсюда не уйти.
Но он не хотел думать о смерти. Будет то, что должно быть. А ему просто нужно постараться задержать здесь у моста немцев. Ведь кто-то же, чёрт подери, должен остановить эту немецкую армаду! Он, Бронский, Гурова, Потапенко, Рукавишников, шестьдесят бойцов истребительного батальона. Они должны это сделать. Они сделают это.
Да, страшно умирать. Хочется пожить. Хочется любить Иру Гурову. Хочется, чтобы она его любила. Но будет так, как будет.
Может быть, ему повезёт, и он выживет. Может быть…
Танки уже очень близко. На их бортах виднелись белые кресты. Вот первый танк выстрелил из своего орудия, и тут же его примеру последовали три остальных. Вместе с пушками застрочили пулемёты.
Сзади бронированных машин густой цепью бежали немецкие пехотинцы. Они пока ещё огонь не открыли.
Зато танки методично продолжали стрелять. Перед выстрелом они замирали на минуту, а потом резко опять двигались вперёд. Они ехали спокойно, деловито, не опасаясь напороться на минное поле, не ожидая сильного ответного огня.
Пока разрывы танковых снарядов не причиняли особого вреда истребительному батальону. Немцы просто ещё не разобрались, где его позиции. Бронский не приказывал открыть ответный огонь. Он выжидал. Единственный шанс на победу, на спасение – внезапность. Подпустить немцев поближе и открыть по ним огонь в упор. Только так можно победить.
И Бронский ждал. Он в бинокль изучал приближавшихся немцев. В Первую мировую войну, на которой ему довелось побывать, всё было совсем не так. Тогда у него не было такой ответственности, как сейчас. Тогда он думал только о себе. Теперь нужно заботиться о восьмидесяти своих бойцах. Вернее, уже о шестидесяти. Столько их осталось в строю после боя с диверсантами.
Орлову хотелось сказать Бронскому, что пора открывать огонь, ведь немцы совсем близко. Но он только нервно сжал попавшийся под руку комок земли, который сразу же рассыпался.