Если есть рай - читать онлайн книгу. Автор: Мария Рыбакова cтр.№ 22

Я не знала, стоит идти или нет, но все же пошла, я нашла нужный дом – старый, двухэтажный, деревянный дом – и поднялась по лестнице. Я опоздала, человек восемь уже сидели на застекленной веранде и говорили наперебой, так что я не смогла ни представиться, ни узнать их имен. С веранды можно было видеть комнату, стол из темного дерева, букет фиалок в вазе, диван с гнутыми ножками, подсвечники. В собравшихся здесь женщинах было что-то ведьминское, длинноволосое, с кольцами на каждом пальце и мерцающей улыбкой в углах губ. Мужчины казались, наоборот, жалкими и заброшенными, в старых свитерах с пятнами от еды, с волосами, забранными в жидкий хвостик на лысеющей макушке, с нечесаной бородой. Кроме одного, который был гладко выбрит, не только лицо, но и голова его была выбрита наголо, а из-под рукава его майки выглядывала татуировка химической формулы на мускулистом – слишком мускулистом – предплечье. Он либо днюет и ночует в спортзале, либо принимает стероиды, либо и то и другое, подумала я, не в силах отвести взгляд. Он, в свою очередь, поднял на меня глаза, но тут же опустил их. Один из мужчин рассказывал, как стоял в очереди за сигаретами и вдруг почувствовал, как в его фургоне кого-то убивают. Он жил тогда в прицепе-фургоне, у него не было постоянного адреса, объяснил он, потому что в те годы он слишком любил свободу. Он почувствовал – не увидел, не подумал, а именно почувствовал, это трудно передать словами, – что кого-то убивают в его фургоне, поэтому выбежал из магазина, не дождавшись своей очереди, и побежал на стоянку прицепов-фургонов. Он обошел свое передвижное жилище, прислушиваясь, не шебуршится ли кто внутри, но все было тихо, он залез внутрь и осмотрел салон, там никого не было, ни преступников, ни жертв, он вздохнул с облегчением и лег спать. Но всю ночь спал плохо, «давило что-то на грудь», и утром, когда готовил себе завтрак на переносной плитке («я всегда по утрам жарю омлет с беконом»), он задел ногой коврик на полу, и там было что-то темное, он присел на корточки и потер пятно, это было пятно запекшейся крови. Он мог бы поклясться, что этого пятна не было, когда он покупал фургон, он внимательно осматривал как внешнюю часть фургона, так и салон, он знал, что надо держать ухо востро, когда покупаешь подержанный прицеп, и потом сам купил коврик с надписью «Нет ничего лучше путешествий» и положил его на пол. Спрашивается, воскликнул мужчина, каким образом мое сознание оказалось способно не только почувствовать то, что когда-то произошло в этом фургоне, но и материализовать следы его, давно стертые? Или, может быть, – и от этого ему становится страшно, сказал мужчина – это вовсе не прошлое, а будущее он увидел умственным взором, когда стоял в очереди за сигаретами? Само собой, он избавился от фургона, продал его по дешевке как можно быстрее. А в полицию заявили, спросила одна из женщин. А что я скажу в полиции, мое сознание, мол, манифестирует загадочные вещи, сказал мужчина, да они только подняли бы меня на смех.

Я почувствовала, что лысый, с татуировкой, от которого я не могла отвести взгляд, хотел сказать «и правильно сделали бы», но сдержался. На его лице была усмешка: то ли он не поверил ни одному слову, то ли просто не любил тех, кто живет в фургонах, и действительно, позже я узнала, что он не любил обитателей мобильных домов, считая их отбросами человечества, что было забавно, учитывая, что сам он спал на раскладушке в лаборатории. Мужчина заметил презрение на лице татуированного гостя и обиженно поджал губы.

Бледная женщина сказала, что в детстве думала: все люди – продукт ее воображения, лишь только у нее есть «я», есть что-то внутри. Вам тоже так казалось, спросила она у других, и все закивали, а Малкин сказал: это называется солипсизм, он поднял с пола бутылку вина и плеснул себе в пластмассовый стаканчик. Солипсическая женщина кивнула обиженным кивком, ей было неприятно, что Малкин бросил это слово как что-то всем известное, о чем не стоило говорить. Запах перебродившего винограда ударил мне в ноздри, я тоже хотела рассказать что-нибудь о моем сознании, но ничего не приходило в голову, кроме того утра, когда я проснулась, выкрикивая имя Гротендик! Гротендик! и думала несколько секунд после пробуждения, что смысл жизни заключается то ли в подражании, то ли в существовании математика с этим именем.

Малкин завел речь об ошибочности солипсизма, одновременно с ним заговорили еще несколько человек, но он выступал громче и увереннее остальных, не слушая никого вокруг и не давая сбить себя с толку, и постепенно другие голоса смолкли. Этот человек всех здесь обидит, подумала я. Неудивительно, что он ходит на дискуссии к малознакомым людям вместо того, чтобы сидеть дома с женой или пить пиво с приятелями, я готова поспорить, что у него нет ни жены, ни друзей. Он смотрел прямо перед собой и продолжал говорить, не замечая, как вокруг возникает напряжение, как оскорбленная враждебность поднимается в душах у тех, которых он оборвал и заставил замолчать. Я тоже взяла с пола пластмассовый стакан и налила вина, я смотрела на красные мазки заката в еще голубом небе за стеклом, я хотела сосредоточиться на том, что говорил Малкин, и не могла, хотя он говорил любопытные вещи, например, что мы никогда не узнаем, что значит быть летучей мышью, об этом, оказывается, была написана целая статья, что, мол, даже если повадиться висеть вниз головой и летать на специально сконструированных крыльях, мы все равно не сможем понять ощущения летучей мыши, потому что летучая мышь ощущает мир с помощью эхолокации, а у нас, людей, нет такого чувства. Даже если человек превратится в летучую мышь, то все равно не узнает, что значит быть летучей мышью, потому что он побудет мышью, будучи мышью, а не человеком. И когда снова станет человеком, сразу забудет, как это: быть летучей мышью. А всякий коллективный разум, предвиденья и вещие сны – это полная чушь, сказал Малкин, и по комнате пронесся шелест возмущения. Почему это чушь, спросила женщина в черном. Потому что они бездоказательны. Пусть они бездоказательны, но ведь нет и доказательств того, что они не существуют. В таком случае о них бессмысленно говорить, Нет, не бессмысленно, мне вот было интересно узнать про кровь в фургоне, и у меня самой бывают предчувствия и предзнаменования, сказала женщина. Тут я наконец нашлась, что сказать. Ночные кошмары, сказала я, – это эволюция так тренирует людей, чтобы они учились находить выход из трудных ситуаций, я читала такую теорию. Эта теория интересна, но так же бездоказательна, как и коллективный разум, сказал Малкин.

Бледная девушка сказала: я пришла сюда для беседы, а не для того, чтобы мне затыкали рот. Вы, Малкин, не уважаете мнение окружающих, сказал мужчина из фургона, обращаясь к бритому с татуировкой. Вы думаете, что ваши знания дают вам право рассуждать уверенней всех, сказала женщина в черном. Но это не так, у нас у всех есть право на высказывание!

Малкин взглянул на них так растерянно, что мне стало его жаль. Правда, он действительно выставил себя всезнайкой и высокомерным сукиным сыном. Его не спасали ни бицепсы, ни татуировка. Он думал, что умнее всех, и не стеснялся это показать. Но, оказалось, он понятия не имел о том, что его будут за это ненавидеть. Против него в маленьком салоне поднялся самый настоящий бунт, в него тыкали пальцем и упрекали в нечуткости и заносчивости. Я больше сюда не приду, говорила бледная девушка. Будет жаль, если вы не придете оттого, что вас обидел один из участников, говорила женщина в черном. Женщин вообще особенно часто перебивают и не дают выговориться, галантно заметил мужчина с бородой.