Ведьмин ключ - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Пакулов cтр.№ 116

Теперь, когда до цели осталось совсем немного, он не расслабился, не забылся, кто он и зачем послан в далекую Скифию. Дважды ловленный по дороге, проданный и вновь бежавший, он сохранил наконечник, спрятав его так, что даже опытные руки перекупщиков не нащупали то, за что Дарий озолотил бы всякого, только доставь ему тайное оружие скифов. А сколько платили на крикливых торжищах за молодого раба Азгура? Столько, сколько стоил баран. А он хранил наконечник в огромной ране на животе, примотав ее плотно тряпицей. Недобрый запах шел от раны, полученной от разбойников-караванщиков еще там, в песчаных дюнах Прикаспия. Ему брезговали подавать милостыню, били, признавая за прокаженного, и он брел пешком в стороне от других нищих, больше похожий на скелет, обвешанный чудовищным тряпьем. Он падал от голода, но всякий раз отрывал себя от земли и упрямо шел вперед, помня наказ отца, чутьем зверя угадывая нужные дороги.

Влево от Азгура берег был пустынен и тих. Справа – оседлав крутояр и выставив из-под себя далеко в море белый язык песчаной косы, раскинулся портовый городок. Суетливый и шумный, особенно теперь – в дни осенних перебросок товаров – он пряно пах сушеными фигами, дынями, перцем и жареной рыбой. Мокрые тела грузчиков, перехваченные по бедрам узкими тряпицами, гнулись под тюками, волоча их с кораблей в распахнутые пасти портовых лабазов. Кучерявые негры-рабы отчаянно пели какую-то свою бесконечную песню. И так же бесконечно, как их песня, сновали туда-сюда, отсвечивая черно-лаковыми телами, похожие издали на вереницы суетливых муравьев.

Дальнейший путь в Скифию вел по берегу Меотиды, чтобы, обогнув ее, переправиться через Танаис или прямо здесь на каком-нибудь судне пересечь Боспор, а там землею тавров пробраться к ставке Агая. Второй путь был намного ближе и потому заманчивей, ибо обещал скорый конец опасным скитаниям. И Азгур решился. Как попадет на корабль, он не знал. Случай поможет.

Юноша поднялся. Колючим кустарником спустился по отлогому берегу к морю, забрел в него. Соленая вода приятно охлаждала. Больно и сладко саднили на ногах царапины и порезы. Однако рана на животе мучила все сильнее. «Надо промыть морской водой и приложить листья эвкалиптового дерева», – подумал он, как о давно известном ему способе. Но откуда пришло это?.. Все в тех же песках порубанный караванщиками манней жаловался, умирая, что, если бы в Каспии была очень соленая целебная вода, он вылечился бы, да вот беда – негде взять тут эвкалиптовых листьев.

– А я дошел сюда, где соленая вода и растут заживляющие листья, – близкий к обмороку, прошептал Азгур. Он отступил на песок, сел на мусор и гниющие водоросли, выброшенные недавним штормом. Под руку попала дохлая медуза, студенисто продавилась сквозь пальцы. Машинально вытер руку о рваную полу халата, развязал тряпицу и выковырнул вдавленный в рану наконечник. Он почернел от крови, будто его обложила многовековая патина. Азгур на четвереньках забрел в воду, черпал ладонью, плескал на рану. Долго ополаскивал – и, чудо! – силы вернулись к нему. Уже на окрепших ногах вышел из моря, подобрал халат и ушел в кустарник, под высокие деревья, как считал – эвкалиптовые, те самые, что растят на себе целебные листья.

Когда Азгур снова вышел на берег и пошел в сторону галдящего порта, наконечник держал в кулаке. Бодрость от купания в море прошла, рана заныла с новой злостью. Он едва тащился, твердя себе, что если повалится, то последним делом на этом свете будет взмах руки и плеск наконечника в море. Только бы забросить подальше. Потому что мертвому он ему не нужен, а пока жив, обязан держать при себе. Ни раньше и ни позже, а на грани жизни и смерти расстанется с ним. Иначе, выбрось и не умри, скифы не поверят и не примут к себе человека из Персиды, как ни уверяй их, что сделал все возможное. А если не хватит сил в последний раз взмахнуть рукой и наконечник останется лежать с ним, мертвым? Тогда к чему все муки? Разве нельзя было легко и с выгодой для себя изменить последней воле отца? И Азгур хрипло рассмеялся, представив себя клятвоотступником, презирая за эти пришедшие в голову мысли.

Юноша прошел сквозь цепочки негров-носильщиков, не обращая внимания на брань, даже не вздрогнув от хлесткого удара бичом. Здесь кричали и ругались на незнакомом ему языке, а там, где у свайного причала на мелкой волне грудка кораблей чертила небо красными копьями мачт, оттуда неслись понятные слова. Сын толмача, он и себя готовил к отцовской должности, вечерами проворачивая вслед за отцом тяжелые глыбы чужеземных фраз. И хотя ученье не пошло гладко и определен был ему иной путь, Азгур мог объясняться и со скифами, и с эллинами. Теперь он брел на звук эллинских голосов.

На палубе крайнего корабля рядом с роскошно одетой женщиной стоял капитан в алой феске с двумя кинжалами, засунутыми за синий пояс, туго стянувший в талии зеленую куртку без рукавов. Женщина была бледна. Несмотря на теплую погоду, куталась в плащ, морщилась от речей капитана. Азгур привалился к причальной тумбе с накинутой петлей толстого каната, слушал и не верил, что перед ним свои.

– Мало тебе, что мы едва вырвались из лап корсаров! – кричал капитан, яростно жестикулируя. – Так нет, женщина, ты еще тянешь нас прямо в пасть персидскому шакалу! Разве у моего корабля крылья, а не паруса? Нельзя прорваться в Пирей! Флот врага, как пробка, закупорил вход в Дарданеллы!

– Попытайся или умри как мужчина, – упрямо твердила женщина. – Родина ждет груза. Разве он лежит в трюмах другого корабля?

Капитан отпрыгнул от нее, плюнул за борт. Увидев Азгура и не признав в нем жалкого нищего, с которым капитану разговаривать зазорно, крикнул, будто призывая юношу в свидетели:

– Ты только послушай, что требует эта женщина! Разве она капитан? Скажи ей, что это совсем не так! – зло повернулся к Опии. – Ветер дует в сторону Ольвии. Я возвращаюсь!

– Тебя будут судить, – припугнула Опия и только теперь посмотрела на Азгура. – Вывезут в море на лодке позора и будут судить, как вора или труса.

– Пусть судят, пусть утопят капитана Гастаха! Он трус и собака, да! Меня мало убить, раз сам не смею пойти на дно в обнимку с такой прелестницей, прихватив заодно все тяжеленькое из трюма! – брызгая слюной, заорал капитан. – Но пока тут командую я! И не предрешай волю богов и суд архонтов! Кто послушает тебя, переносная грелка!

Капитан развернулся к Азгуру, вперил в него сумасшедшие глаза.

– Чего ждешь? Есть хочешь? – рявкнул он, явно стараясь заглушить голос Опии. – Сядешь за греби! У меня перебита половина команды! Марш на корабль!

Нос триеры был отвернут от причала на добрых четыре шага, и сдерживался канатом на тумбе, а корма прижата к сваям, и с нее на причал был перекинут дощатый трап. По нему бегала поредевшая команда: тащили бочонки с водой, связки сушеной рыбы, амфоры с оливковым маслом, битком набитые корзины. Азгур хотел поблагодарить капитана, но не успел. Тот уже мелькал алой феской где-то на корме среди матросов, не переставая все так же кричать и подпрыгивать.

Юноша откачнулся от тумбы, но тут же опять привалился к ней спиной. Глядя на бледнолицую женщину, как он подумал – жену капитана – и, стыдясь своей немощности, виновато улыбнулся. Лоб его лоснился от пота, внутри все горело и рвалось на лохмотья. Корабль то исчезал, то вновь появлялся перед глазами, но женщина всегда оставалась на своем месте, по-прежнему глядя на Азгура и не видя его.