Единственное, на что он надеялся, – Кирилл в последнее время чувствовал себя в такой абсолютной безопасности, что мог и расслабиться.
По тропинке к замершим двести лет назад пушечным стволам поднимался человек. В одном из стволов лежала папка с последними планами использования Вооруженных сил Евросоюза, часть из которых ему удалось перекопировать.
Его раздирали противоречивые чувства. Он клял себя за нерешительность.
Кирилл.
Леннарт мысленно себя похвалил – пока все шло по его плану. Все, как он и предвидел. Впервые за много лет он чувствовал себя не покорным исполнителем чужой воли, а дирижером. С невидимой палочкой в руке.
Пора.
Он повернулся и начал спускаться по другой стороне холма.
Еще ничего не решено. По-прежнему две возможности: либо незаметно скрыться в лесу, либо осуществить то, что задумал.
Мысль о возможном освобождении от многолетнего рабства соблазняла и в то же время пугала. Именно рабства. Слепого подчинения. Подчиняться человеку, которого ты уважаешь и ценишь, легко и приятно. Но когда ты подчиняешься и при этом ненавидишь своего господина… Это и есть рабство. Но он так привык, что начал считать такое положение чуть ли не нормой.
– Лена… все это ради тебя, – еле слышно прошептал он и надел перчатки.
Через пятнадцать минут, обогнув холм, он спрятался в канаве на краю парковки. Кирилл не торопился вернуться к машине. На полпути к парковке остановился и долго оглядывался, словно подозревал что-то.
У этого сукиного сына шестое чувство. Чувство опасности.
Леннарт вжался в землю.
За последнюю неделю он дважды побывал на этом месте. Проводил рекогносцировку. Он знал, что с того места, где сейчас стоит Кирилл, увидеть его в укрытии невозможно.
Кирилл припарковался не там, где рассчитывал Леннарт, – не у края, а в третьем ряду размеченных ячеек. До машины пятнадцать-двадцать метров. Это плохо. Придется выбирать момент, чтобы пробежать эти метры и застать врасплох. Кирилл вооружен, он никогда не расстается с оружием. Леннарт пару раз видел рукоятку пистолета под полой его пиджака.
Он приготовился бежать. Надо дождаться, пока он начнет возиться с ключами, тогда у него будет в запасе две-три секунды – Кирилл не успеет выхватить пистолет. Есть надежда, что и заметит его не сразу.
Зажал пистолет в руке. Леннарт знал, как с ним обращаться. Даже делал пробные выстрелы.
Но… Кирилл прошел мимо машины и направился прямо к нему.
Увидел? Нет… если увидел, почему не схватился за оружие? Сердце билось, как пойманный зверек, во рту пересохло.
Кирилл шел к нему. Еще два шага, и надо выскакивать из укрытия.
Но тот внезапно остановился и опустил правую руку.
Потянулся за пистолетом?
Нет – за правой рукой последовала левая, ухватилась за брюки, а правая потянула вниз замочек молнии.
Леннарт остолбенел. Как поступить? Позволить осужденному на смерть пописать последний раз в жизни? Или застрелить его в нужде?
Пока он решал, в его сторону ударила упругая струя.
Кирилл даже постанывал от удовольствия.
Сюрреализм жизни иногда превосходит все выдумки.
Он выскочил из укрытия.
– Руки вверх! – тихо и по-русски.
Кирилл вздрогнул, уставился на Леннарта с пистолетом в руке. Струя заметно ослабела.
– Как я могу поднять руки с «прибором» в руке? – спросил он и посмотрел вниз, будто хотел убедиться, что его член пока на месте.
Леннарт не видел лица.
– Застегнись, медленно иди к машине и сядь на водительское место.
Он никак не мог поверить, что слышит свой собственный голос. Роли поменялись – теперь он, Леннарт, отдает приказы.
– Ты спятил, Леннарт. Если нас кто-то увидит, конец обоим, – он употребил более крепкое слово. – Подумай о семье.
– Заткнись и делай, что говорят.
– А папка?
– Брось на землю.
Кирилл поднял локоть. Папка упала и раскрылась.
Не торопясь, застегнул брюки. Кожаное пальто не застегнуто, так что добраться до пистолета – пара пустяков. Леннарт держался на расстоянии метров в пять – не упустить момент, если он потянется за оружием. Но и ради безопасности, на случай внезапного броска.
Кирилл смотрел на него с миролюбивой улыбкой. Леннарт кивнул в сторону машины, и как только тот сел за руль, быстро забрался на заднее сиденье.
– Что ты вытворяешь, Леннарт? Повторяю: ты спятил. Ведешь себя как идиот.
– Говорю я, а ты отвечаешь. Понятно?
– Понятно, понятно… – Кирилл, очевидно, решил сменить тактику и от нападения перейти к обороне.
– Я тебе уже задавал этот вопрос: кто, кроме тебя, знает о моем существовании?
– А-а-а… вот в чем дело. Интересуешься, избавишься ли ты от Центра, если покончишь со мной… ну что ж. Само собой – в Центре знают твое имя. Ты до сих пор сомневался?
Кирилл засмеялся неожиданно легким, спокойным смехом и оглянулся. Леннарт удивился – ему никогда и не снилось такое владение собой. А может быть, парадоксальная реакция? Глаза не смеялись – он изучал Леннарта, пытаясь найти выход из положения.
– Значит, ты мне врал тогда, на Рунмарэ? Сказал, что уберешь меня из регистра. Мы так договорились.
– Может, и сказал. Ты же не дурак, сам должен понимать: система так не работает. Но ведь я тебя опекал, как своего ребенка! Или как? У тебя никогда не было проблем. Другие продавали свою агентуру направо и налево, а тебя ни одна муха не укусила. И, кстати, ты неплохо заработал на этом деле, не так ли?
Ирония в его голосе неприятно задела Леннарта, но у него был другой, еще более важный вопрос.
– Скажи… это ты свел меня с Валентиной?
Кирилл помолчал – видимо, обдумывал ответ.
– Валентина на нас не работала. Она подала заявку на визу – хотела поехать учиться за границу. Но да, ты прав – встречу устроили мы. А что там было дальше – целиком ваша заслуга. Мы же не могли знать, западешь ты на нее или нет. Дальше вы сами постарались.
Леннарт старался переварить услышанное. КГБ свел его с женщиной, которую он полюбил. С женщиной, подарившей ему ребенка.
Дешевый роман для вокзального киоска.
Больше ничего он знать не хотел. А если бы и хотел, не мог сообразить, что спрашивать.
Он спланировал все так, чтобы это выглядело как убийство с ограблением. Пистолет обошелся ему очень дорого – нужен грязный пистолет, который уже фигурировал в уголовных протоколах.
Глубоко вдохнул. Смешанное чувство – радость долгожданной свободы и страх, и муки совести. Не убий… Оказывается, нарушить первую заповедь очень просто. Но и дьявольски трудно.