Правители Франции XVII-XVIII века - читать онлайн книгу. Автор: Петр Черкасов cтр.№ 32

Важные изменения происходили и на восточном направлении внешней политики регента, пришедшего к власти в разгар Северной войны. Людовик XIV последовательно поддерживал давних союзников Франции — Швецию, Польшу и Турцию. Здесь французские интересы всегда входили в конфликт с интересами России, добивавшейся выхода к Балтийскому и Черному морям. Напряженность в отношениях России и Франции усилилась при Петре I, который сумел ослабить Польшу и распространить на нее свое влияние за счет ослабления там французских позиций.

Неприязнь Людовика XIV к молодому и амбициозному русскому царю выразилась даже в том, что он, едва ли не единственный из европейских правителей, отказал Петру во въезде во Францию в ходе его ознакомительной поездки по Европе в 1697–1698 годах. «Король-солнце» не согласился с доводами маркиза де Торси, руководителя своей дипломатии, в пользу сближения с Россией после победы, одержанной Петром под Полтавой, и продолжал поддерживать бежавшего в Турцию Карла XII. Незадолго до своей смерти Людовик XIV возобновил союзный договор с Швецией (апрель 1715 года).

Филипп Орлеанский, не разделявший многих взглядов «короля-солнце» на внешнюю политику Франции, почти сразу взял курс на сближение с Россией и оказывал активное содействие в прекращении Северной войны. Одновременно с октября 1716 года при посредничестве Пруссии велись секретные переговоры о возможном франко-русском союзе. Филипп Орлеанский надеялся тем самым предотвратить опасное для Франции сближение России с Австрией, а Петр добивался признания русских завоеваний в Прибалтике и прекращения французских субсидий Швеции.

Когда стало известно о намерении царя совершить новую поездку по Европе, регент немедленно согласился принять его у себя во Франции. В начале мая 1717 года Петр прибыл в Париж, где его ожидал пышный прием. Почти два месяца, проведенные царем во Франции, привели к устранению прежних взаимных предубеждений и к полной нормализации отношений, что дало основание Петру поставить вопрос о закреплении намечавшегося политического союза между двумя странами союзом династическим. Царь дал понять, что его устроили бы два варианта такого династического союза. Первый вариант предусматривал свадьбу его младшей дочери Елизаветы с Людовиком XV. Второй предполагал, что Елизавета станет супругой герцога Шартрского, единственного сына регента.

Однако в Париже не обнаружили готовности обсуждать эту тему. Герцога и его окружение смущало сомнительное происхождение Елизаветы Петровны по материнской линии. Во всех отношениях, как для Бурбонов, как и для Орлеанов, это был бы очевидный мезальянс.

Что же касается политических переговоров, то они шли успешно, хотя регент, по наущению Дюбуа и вопреки настоятельному совету герцога Сен-Симона, уклонился от заключения четырехстороннего союзного договора Франции, России, Пруссии и Польши, опасаясь негативной реакции со стороны Англии и Голландии. Зато он легко соглашался на двустороннее торговое соглашение.

Компромисс был найден в рамках подписанного 15 августа 1717 года в Амстердаме франко-прусско-русского договора, содержавшего ряд взаимных обязательств, включая обещание Франции содействовать в примирении России и Пруссии, с одной стороны, и Швеции — с другой. Это обещание было выполнено: в августе 1721 года с заключением Ништадтского мира завершилась Северная война.

Горячим сторонником более тесного сближения с Россией наряду с Сен-Симоном, искренне симпатизировавшим царю Петру, был Жан де Кампредон, назначенный осенью 1721 года посланником в Санкт-Петербург. Французский дипломат стал самым почетным гостем на торжествах, устроенных по случаю заключенного мира со Швецией.

Тем не менее ожидаемого после Амстердама и Ништадта дальнейшего сближения Франции и России так и не произошло, чему активно противодействовал все тот же Дюбуа, имевший большое влияние на регента и считавший куда более полезным для Франции тесное взаимодействие с Англией.

В целом же внешняя политика Филиппа Орлеанского способствовала умиротворению Европы после потрясений эпохи Людовика XIV.

Личность регента, особенности его характера, его привычки и пристрастия, достоинства и пороки наложили глубокий отпечаток на жизнь французского двора, во многом подготовив нравственную (точнее — безнравственную) атмосферу царствования Людовика XV.

Окружение регента представляло собой весьма пеструю картину. Великосветские дамы и блестящие кавалеры, женщины сомнительного происхождения и поведения, которых впоследствии с легкой руки Александра Дюма-сына станут называть «камелиями», литераторы и музыканты — в подавляющем большинстве вольнодумцы и безбожники. А пример всем им подавал сам Филипп Орлеанский, отличавшийся не только широкими взглядами, но и распущенностью.

30 декабря 1715 года он принял труднообъяснимое и поразившее всех решение о возвращении двора из Версаля в Париж. Это было воспринято как символический разрыв с предыдущим правлением. После поспешного отъезда двора Версаль на несколько лет опустел.

Столь же неожиданно в июне 1722 года, незадолго до своей смерти, регент вернет двор из столицы в резиденцию «короля-солнце». Многие усмотрят в этом символическое возвращение Филиппа Орлеанского к системе Людовика XIV, косвенное признание ошибочности некоторых своих неудачных начинаний.

Но тогда, в канун 1716 года, герцог Орлеанский поселил малолетнего Людовика XV во дворце Тюильри, а сам обосновался по соседству — в Пале-Рояле. Очень скоро Париж узнал о происходивших в резиденции Орлеанов шумных оргиях с участием регента, о его многочисленных любовницах, среди которых молва называла даже старшую из шести его дочерей, известную своим распутством Мари-Луиз-Элизабет, вдову герцога Беррийского.

Мадам Беррийской досталось больше чем кому-либо злых эпиграмм и памфлетов, распространявшихся по Парижу. Вот один из примеров этого устного народного творчества:

Когда стало известно о беременности давно вдовствующей герцогини Беррийской, Париж тут же облетела другая анонимная эпиграмма:

Французский двор никогда не был образцом добродетелей. Более чем свободные нравы существовали и при дворе «короля-солнце», но никогда прежде порок не был столь демонстративным, как в семь лет регентства Филиппа Орлеанского. О том, что происходило в Версале при Людовике XIV, знал ограниченный круг придворной знати, а шумная, беспорядочная жизнь Пале-Рояля происходила на глазах всего Парижа, можно сказать, напоказ. Лишь однажды парижанам довелось увидеть регента причащавшимся на Пасху в храме св. Евстафия, правда, этому акту предшествовали пьяные застолья в течение всей Страстной недели. По свидетельству Сен-Симона, не одобрявшего образ жизни регента, это было последнее в жизни причастие Филиппа Орлеанского, которому и умереть суждено будет без покаяния.