Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Коткин cтр.№ 7

США, которые тоже имели геополитические амбиции, противостояли советскому влиянию, вооружая своих союзников. А в 1975 году, подписав Хельсинкский акт, Соединенные Штаты исполнили давнюю мечту советского руководства, признав послевоенные европейские границы в обмен на официальное обязательство со стороны СССР соблюдать права человека. Этот компромисс, чью важность в ЦРУ, например, так и не поняли, дал возможность международному сообществу начать полномасштабный правовой и моральный прессинг, который воздействовал на советских дипломатов и политиков не меньше, чем военная, экономическая и культурная мощь Запада.

Паника, унижение, вероотступничество

В июне 1973 года на встрече с президентом Никсоном в Сан-Клементе (Калифорния) Брежнев предпринял отчаянную попытку спасти советско-американскую разрядку с помощью новой совместной инициативы на Ближнем Востоке. Однако госсекретарь Генри Киссинджер счел предупреждения Брежнева о надвигающейся арабо-израильской войне дипломатической уловкой и не обратил на них внимания. Он ничего не предпринял даже после того, как советские дипломаты вместе с семьями начали покидать арабские страны. Конечно, начало военных действий и последовавший за ним взлет цен на нефть принесли СССР гораздо больше выгод, чем любая разрядка. После этого страхи по поводу опасных последствий войны на Ближнем Востоке должны были показаться Кремлю просто смешными.

Но история сыграла с СССР злую шутку. С 1930-х годов победы шли одна за другой: Советский Союз стремительно индустриализировался, затем одержал победу над Гитлером, запустил спутник, его лидер стучал башмаком по трибуне ООН и грозился похоронить капитализм. Однако победив во Второй мировой войне и не чувствуя ни необходимости, ни желания серьезно меняться для успеха в глобальном послевоенном противостоянии, СССР в каком-то смысле приговорил себя сам. Он стал жертвой не только роковой для себя перестройки внешнего мира между 1930-ми и 1960-ми годами, но и одряхления самого социализма, которое стало очевидным как раз во время нефтяного бума 1970‐х.

Экономический рост в стране замедлился до 2% в год. Поскольку качество советской промышленной продукции было очень низким и требовалось ее постоянное обновление, такой рост был равносилен стагнации. А вскоре начался и признанный официальной статистикой спад. Высшей точки достигла длившаяся десятилетиями экологическая деградация. Ключевые демографические показатели стали демонстрировать отрицательную динамику: детская смертность начала расти, а средняя продолжительность жизни— падать. Эти негативные данные замалчивались или искажались, однако миллионы людей, живших в отравленных промышленных зонах, не могли не замечать, что болезни органов дыхания среди детей приобрели эпидемический характер, заболеваемость раком достигла катастрофического уровня, а количество алкоголиков, и без того огромное, непрерывно увеличивалось. В основе этих нерадостных явлений лежал очевидный факт: соревнование с капитализмом выиграть невозможно. А ведь это соревнование было не просто политическим лозунгом, оно являлось смыслом самого существования социалистической системы и неотъемлемой, врожденной чертой ее идентичности.

Нефтяной кризис 1973 года поначалу, казалось, положил конец выдающемуся послевоенному рывку капиталистических стран, но на самом деле он лишь решительно подтолкнул капитализм на путь глубоких структурных преобразований. Эти перемены вскоре отбросили главное из кажущихся достижений Советского Союза— громоздкую энергозатратную экономику, на которой зиждился его статус сверхдержавы,— в своеобразную «временнỳю воронку». Вытащить из нее страну с помощью наличных институтов у руководства не было возможности— или желания. Снижение же добычи нефти в Сибири и падение мировых цен на энергоносители лишь приблизили неизбежное.

Однако из этого вовсе не следует, что невозможность преодолеть глубокие структурные пороки системы была очевидна всем и каждому, будь то в окружающем мире или внутри страны. Лишь неизбежная смена поколений на самом верху и попытка нового руководства во второй половине 1980-х вдохнуть в социализм новую жизнь внезапно сделали явными слабости советской системы и неизмеримо ускорили ее крах. Речь, конечно, о злополучной горбачевской перестройке.

В своей книге «Перестройка», опубликованной в 1987 году тиражом в 5 миллионов экземпляров на 80 языках мира, Горбачев называл свою программу «насущной необходимостью». Но ведь руководители страны брежневских времен благополучно игнорировали растущее отставание от США, и так могло продолжаться еще долго. По сравнению с Западом плановая экономика была неэффективной, но она обеспечивала всеобщую занятость населения, а уровень жизни людей, по западным меркам низкий, казался большинству жителей страны терпимым (учитывая, что сравнивать его было не с чем из-за цензуры и ограничений на зарубежные поездки). Никакой напряженности в стране не было. Национальный сепаратизм существовал, но не представлял серьезной угрозы стабильности. Небольшое по численности диссидентское движение было разгромлено КГБ. Многочисленная интеллигенция беспрерывно ворчала, но, подкармливаемая государством, в целом была лояльна власти. Уважение к армии было исключительно глубоким, а патриотизм— очень сильным. Советского ядерного оружия хватило бы на многократное уничтожение всего мира. Непосредственную опасность представляло разве что ослабление социалистической системы в Польше, но даже эта угроза была отсрочена введением в этой стране военного положения в 1981 году.

Конечно, перестройка была порождена не только осязаемыми экономическими показателями, но и психологией соперничества двух систем. Часть советской элиты испытывала панику по поводу опережающего развития Запада и считала унизительным растущее отставание СССР. К тому же налицо были безошибочные признаки разложения внутри самой элиты. В 1970-е и в начале 1980-х годов очень многие представители советской элиты смогли побывать на Западе, откуда и циники, и патриоты возвращались нагруженными стереосистемами, видеомагнитофонами, модной одеждой и другими потребительскими дарами. Наиболее привилегированным функционерам подобные товары негласно поставлялись напрямую, а их дети— следующее поколение руководителей страны— отправлялись в вызывавшие зависть сверстников долгосрочные командировки за рубеж в не слишком социалистическом качестве внешнеторговых представителей. Многие должности, превратившиеся в способ наживы, продавались тому, кто больше даст. В 1982 году один из перебежчиков на Запад издевательски назвал СССР «страной клептократов». Циничное безразличие в сочетании с потерей веры проникли очень глубоко, и это пугало тех, кто остался верен социалистическим ценностям, больше всего.

Социалистический идеализм

Как диктатура, в которой к тому же нет ни дисциплинирующего эффекта частной собственности, ни требуемой рынком сильной судебной системы, может контролировать умножающиеся ряды своих чиновников? После смерти Сталина массовый террор уже не был в ходу (впрочем, он никогда полностью не предотвращал злоупотреблений). В последующие десятилетия советские лидеры продолжали попытки обуздать растущие аппетиты элиты. Хрущев полагался в этом на создание клиентских сетей и подумывал об ограничении срока занятия партийных должностей, однако был отправлен в отставку. Брежнев также поощрял клиентелизм, сталкивая друг с другом постоянно растущие неформальные кланы, однако он же окончательно утвердил приоритет постсталинской доктрины «стабильности кадров», что было равносильно приглашению к злоупотреблениям. Андропов начал кампанию по «усилению дисциплины», в ходе которой были вынесены десятки смертных приговоров по делам о взяточничестве и злоупотреблении служебным положением. Однако подавляющее большинство должностных преступлений так и осталось безнаказанным. Да и могло ли быть иначе? Система не только потворствовала нарушению законов и правил при выполнении управленческих задач, но и прямо поощряла их. Решать же, какие из этих нарушений, в какой степени и в каких обстоятельствах допустимы, можно было только произвольно. Если бы наказывался каждый проступок, почти все советское чиновничество пришлось бы расстрелять или посадить.