Беседу вел Денис Кириллов
Ноябрь 2013
Русских должны помнить
На вопросы журнала отвечает вице-председатель Общекадетского объединения русских кадетских корпусов за рубежом в Белграде, председатель русско-сербского общества «Белая Церковь»
Владимир Кастелянов
После Октябрьской революции в России кадеты вызывали ненависть большевиков, и поэтому те уничтожили все кадетские корпуса, кроме Киевского, Одесского, Полтавского, Владикавказского, Донского, Сибирского и Хабаровского. Кадеты были вынуждены покинуть Родину. Пути их «отступления» были разными, хотя ни один из них нельзя назвать легким. В итоге все кадеты и преподаватели с семьями, которым удалось уцелеть, собрались в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (будущая Югославия), а затем и в небольшом провинциальном сербском городке Белая Церковь близ дунайской границы с Румынией. Сюда же во время Гражданской войны были перенесены Николаевское кавалерийское училище из Петрограда, а также Мариинский донской институт благородных девиц из Новочеркасска. В 1925 году в городе был открыт Музей русского кадетского корпуса, где находилось более 4 тыс. экспонатов бывших российских кадетских корпусов и военных училищ, которые удалось сохранить. Жизнь русских белоэмигрантов кипела в Белой Церкви вплоть до 1940-х годов. Но в результате прихода немецкой, а впоследствии и советской армий большинство из них покинули Югославию и оказались рассеяны по всему миру.
Свой среди чужих
– Владимир Николаевич, вы русский, но родились и живете в Сербии, являетесь хранителем одной из важных страниц истории русской белой эмиграции и активным сторонником движения по укреплению и расширению русско-сербских отношений. Расскажите, как так получилось?
– Все мои предки были из России. Я первый в семье, кто родился в Сербии. До недавнего времени я не знал практически никого из своих близких родственников, кроме папы и мамы. Мой отец, Николай Владимирович Кастелянов, был родом из Владикавказа. Он окончил Владикавказский кадетский корпус и уже в возрасте 18 лет оказался на территории Сербии в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев – будущей Югославии. Его отец был боевым полковником Русской армии, участником Русско-японской войны. Когда в России случилась революция, он, понятно, стоял «За Царя, за Родину, за Веру!», изменить своим убеждениям не мог и не хотел, был смертельно ранен и от ран скончался. Его старший сын, родной брат моего отца, тоже погиб во время Гражданской войны. Из близких родственников у отца оставались во Владикавказе лишь мать и две родные сестры. Сначала он пытался с ними переписываться, но затем был вынужден отказаться от этого, чтобы не навредить им, и эта связь была потеряна навсегда. Так что в Сербии он оказался совершенно один, если не считать его товарищей – кадетов. В 1920-х годах отец окончил действующее тогда в сербском городе Белая Церковь Николаевское кавалерийское училище, переведенное из России в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, и стал юнкером. Сначала он, как и многие другие русские военные эмигранты, работал на сербско-албанской границе. Потом выучился на инженера и стал работать в строительных компаниях.
С моей мамой, Юлией Кирилловной Дорошенко, отец познакомился уже в Сербии. Она была родом из Полтавы. Ее отец тоже погиб в России после революции, а мать умерла от тифа. Мама приехала в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев со своими дядей и тетей – Зиолковскими. Ее дядя, Николай Венедиктович, был полковником Русской армии, а в эмиграции работал в Крымском кадетском корпусе (который был создан на базе Владикавказского и Полтавского корпусов) в Белой Церкви, затем в Первом русском великого князя Константина Константиновича кадетском корпусе (был образован слиянием Крымского и Первого русского кадетского корпуса, появившегося на основе Киевского и Одесского корпусов и переведенного в 1929 году из боснийского Сараево в Белую Церковь; стал преемником всех уцелевших русских кадетских корпусов, перебравшихся в Югославию). Зиолковские прожили в Белой Церкви до конца своих дней и похоронены здесь же, на Русском кладбище.
Познакомились мои родители в сербском городе Панчево. Мама окончила Мариинский донской институт, затем – Медицинскую школу в Панчево, где и осталась работать сестрой милосердия в Русском госпитале. Там тоже было очень много русских беженцев. Отец же приезжал в Панчево по делам своей строительной фирмы, и они встретились. Венчались они в 1935 году – их венчал начальник Русского госпиталя Владимир Александрович Левицкий. После свадьбы родители уехали из Панчево, но когда пришло время родиться мне, мама настояла, чтобы это произошло именно там, где она раньше работала. И я появился на свет в Русском госпитале 10 апреля 1938 года, а моим крестным стал хирург Александр Сергеевич Мандрусов. В 1941 году этот госпиталь, как и некоторые другие русские эмигрантские организации, действовавшие в Югославии, был эвакуирован в Америку из-за наступления немецких войск.
Впрочем, в Панчево мои родители не задержались – жили мы в Боснии. Мать занималась домашним хозяйством. Отец работал во французской фирме Batignolles – строил Унскую железную дорогу в Боснии и Хорватии. После оккупации Югославии в 1941 году германскими войсками немцы французскую компанию закрыли. А все ее сотрудники – и французы, и все остальные – оказались в тюрьме хорватского города Бихач. Отец потерял работу, и ему как русскому посоветовали в целях безопасности переехать в ту часть Югославии, где стояли не немецкие войска, а итальянцы. Карабинеры тогда держали Адриатику. Поэтому мы переехали в хорватский город Цриквеница, к Адриатическому морю, где были итальянские оккупационные войска, жило много сербов и практически не было усташей (хорватских нацистов). Там русским было полегче жить. Потом переехали в Беловар – это недалеко от границы с Венгрией, в 80 км от Загреба, где я и окончил среднюю школу – гимназию.
– А вообще к русским в Югославии хорошо относились?
– В принципе относились неплохо, но жить от этого не становилось проще. Только дела стали налаживаться после эвакуации из России, как в 1941 году пришли немцы – многие русские тогда покинули страну. В 1945 году пришла Советская Армия – уехали многие оставшиеся. Затем конфликт Сталина и Тито спровоцировал в Югославии мощную волну антирусских настроений. Появились тысячи политических заключенных русских и им сочувствующих, которых отправляли в лагерь на Голый остров, находящийся в хорватской части Адриатического моря. Кстати, в ходе Первой мировой войны австровенгерская армия там держала пленных русских с Восточного фронта. Политические заключенные покинули этот лагерь только в 1956 году. Впрочем, в Югославии везде было по-разному – где-то могли забрать в лагерь, а где-то спокойно взять на ответственную должность. Моему отцу, можно сказать, повезло. Отступая, немецкие войска взрывали за собой мосты и разрушали транспортную, в том числе железнодорожную, инфраструктуру. И советская воинская строительная часть, которая занималась восстановлением железнодорожных путей в Хорватии, привлекла его к этим работам – он ведь как раз был инженером-строителем. Впоследствии, после ухода советских войск, он продолжал успешно работать по своей специальности вплоть до 1948 года, когда его вдруг уволили просто за то, что он русский. Почти год он был без службы. По крайней мере официально, хотя неофициально друзья и коллеги всё равно приглашали его участвовать в различных проектах. Интересно, что затем его, фактически безработного, сразу назначили техническим директором достаточно крупной строительной фирмы в Беловаре, где отец так и работал до конца своих дней. Вот такое было время, такая политика.