– Никак нет! Но тогда вы останетесь с ними совсем одна…
– Как-нибудь справлюсь, – прервала Эва и нетерпимым тоном потребовала: – Вон отсюда! Как там у вас говорят? Кругом, шагом марш? А ну шагом марш отсюда!
Под напором лин Монро конвойные попятились, переглянулись и наконец вышли из камеры.
Едва только за ними захлопнулась дверь, Эва снова обратилась к спинам министров:
– Вы все прекрасно знаете, что вас ждет на площади двадцать первого февраля: или капитуляция, или казнь. Я понимаю, вы не хотите капитулировать. Но что даст ваша казнь в случае отказа? Это будут просто бессмысленные, бесполезные смерти, которые все равно ничего не изменят. И поэтому у меня есть предложение. Выслушайте меня внимательно, а потом хорошенько подумайте, прежде чем дать ответ. От него зависит очень многое.
… К тому времени, когда Эва закончила, она полностью выдохлась, потому что вложила в речь все свои эмоции – без остатка. Даже на самых крупных театральных сценах страны и на съемках самых масштабных лент она еще никогда не выкладывалась так, чтобы оставить в герое, которого играла, всю себя. Но сегодня получилось именно так. И сегодня она не играла.
Эва закончила свою речь все так же, в спины. Но она видела, что министры переглядываются между собой, и это давало ей надежду, что, возможно, они все же решили прислушаться к доводам здравого смысла.
А затем министры и чиновницы начали одна за другой поворачиваться, и вскоре Эва увидела их лица.
– Что ж, мадам лин Монро, мы вас выслушали, – медленно произнесла министр полетов.
– И? – с замиранием сердца спросила Эва.
– И… мы все сделаем то, что должны.
* * *
Мадам рей Тоск пообещала найти двухместный биплан, и в ожидании летной машины Ника с Тристаном по привычке остались у ангара, где раньше стояла их «Гроза», а сейчас «Молния» и «Ураган».
– Ты так и не спросил, как я потеряла «Грозу», – тихо заметила Ника. Она боялась этого вопроса. Да, формально авионы принадлежали Империи, и все же «Гроза» была авионом Тристана, и девушка чувствовала себя куда более виноватой, что потеряла его собственность, чем собственность Арамантиды.
– Ты так и не спросила, почему там, на Окракоке, я не вернулся обратно, а ушел с пиратами, – ответил Тристан.
– Уверена, у тебя была веские причины.
Тристан неопределенно хмыкнул.
– Уверен, что ты не отдала «Грозу» без боя, – ответил он.
Нику затопила теплая волна благодарности. Тристану даже не потребовалось подробностей, он и так ни на миг в ней не сомневался! Как же это прекрасно – когда в тебя так безоговорочно верят!
Вернулась мадам рей Тоск, сообщила, что биплан ждет на пятой рулежной дорожке второй летной полосы, и Ника с Тристаном без промедления туда направились.
Возле авиона их поджидал Ансель.
– Ника, я кое-что придумал. Мадам рей Тоск и майор рей Данс одобряют, – с ходу заговорил он. – За неделю я успею внести в конструкцию обычного авиона кое-какие модификации. Конечно, второй «Молнии» я из него не сделаю, но немного укрепить, чтобы он лучше справлялся с нагрузками твоего летного камня и при этом сохранял вид обычного авиона – это я смогу.
– Дело за малым – суметь взлететь, – с нервным смешком сказала Ника.
– У тебя получится, – небрежно, словно говоря о чем-то само собой разумеющемся, кивнул Ансель.
И во второй раз за последние несколько минут Ника почувствовала, как на душе снова стало тепло от того, что в нее так безоговорочно верят!
– Ну, полетели? – повернулась Ника к Тристану.
– Еще минуту, только закончу осмотр, – остановил ее Ансель, открыл дверцу кабины… и отступил на шаг. – А ты что здесь делаешь? – изумленно спросил он.
– Я просто хотела посмотреть, – раздался тонкий голосок, и Ника удивленно нахмурилась: что делает на мысе Горн ребенок?
А потом вспомнила, что на летной базе полно беженцев. В том числе и детей.
– Кабина боевого авиона – не место для игр, – строго произнес Ансель. – А ну вылезай!
Мгновение спустя из кабины выбралась маленькая фигурка, укутанная в теплую шаль, и, прежде чем Ника успела ее рассмотреть, восторженно пискнула: «Это вы!», бросилась к ней, обняла за талию и крепко прижалась всем телом.
Из-под шали выбилось несколько ярко-рыжих прядей, и Ника почувствовала, как сердце того и гляди разорвется от переполнившей ее надежды.
– Алисия? – неверяще спросила она.
Не отрываясь от нее, девочка кивнула и глухо сказала:
– Лиса. Меня так мама с братом называли.
Ника подумала, что ей идет это имя – короткое, задорное и боевое.
– Мадам рей Хок, вы ведь тоже вывозили людей из Алтана, да? – спросила Лиса и, дождавшись кивка авионеры, продолжила: – А Тиккори вы не видели? Мы с ним потерялись, когда начались беспорядки в городе, и…
В ушах Ники зашумело, и она уже не услышала окончания фразы. Перед глазами встали развалины дома и прядки рыжих волос, выглядывающие из-под обломков.
Сказать правду? Все внутри сжалось от одной только мысли! Наверняка Лиса уже узнала о смерти матери. А теперь еще и брат…
Ника покачала головой и, с огромным трудом сглотнув слезы, сказала:
– Нет. Зато я нашла вашего котенка. Он здесь, при кухне. Я каждый день его навещаю, но буду рада, если теперь за ним будешь присматривать ты.
Лиса просияла. Ника смотрела на ее счастливую улыбку, и горечь переплеталась с радостью. Девочка жива! На фоне множества смертей в последние дни ее жизнь – да и вообще любая спасенная жизнь – казалась еще большим подарком.
– А тут ты что делала? – кивнула Ника на биплан.
– Ну уж точно не играла! – выразительно сверкнула Лиса глазами на Анселя и важно добавила: – Изучаю авион! Чтобы, когда я стану авионерой, я уже все знала и могла сразу летать! Тощая полечу воевать с Третьим континентом и… и… – Девочке не хватило воздуха, и ей пришлось сделать вдох поглубже, чтобы продолжить: – И отомщу за все! Я все их авиолеты собью! Так же, как вы сделаете это на дуэли!
И Ника внезапно успокоилась. Теперь она знала, что во что бы то ни стало взлетит на обычном авионе. Научится им управлять. И сделает все – и возможное, и невозможное, – чтобы победить.
* * *
Летать на обычном авионе оказалось мучительно. Нике постоянно приходило на ум сравнение с конем, которого после тяжелого транспортного дилижанса впрягли в игрушечную карету. Нужно постоянно сдерживать порывы мощного животного, чтобы не развалить хрупкую конструкцию.
Именно так Ника ощущала себя на обычном авионе. Она настолько привыкла исполнять все маневры и выполнять летные фигуры на «Грозе» или «Молнии», что совершенно не думала о том, насколько интенсивно использует силу своего летного камня. А за штурвалом обычного авиона об этом приходилось думать каждую секунду. И хуже всего было то, что Ника не знала, где она, эта грань, за которой становится слишком опасно. Как ее определить? По отлетевшему хвосту и поломанным крыльям авиона? По громкости скрипа стонущих от нагрузок лонжеронов? По степени сопротивления летной машины маневрам, которые она пытается проводить?