Авери Диксон. Авестер.
Люк наугад протянул руки, поднял мальчугана и подвел к кровати. Включил свет. Лицо у Авери было перепуганное.
– Господи, что ты тут делаешь?
– Я проснулся и испугался. Раньше я пошел бы к Калише, но ее забрали… Можно мне тут остаться? Пожалуйста!..
Он говорил правду, но не всю правду. Люк понял это с поразительной ясностью: все прежние его «догадки» померкли в сравнении с этой. Авери был очень сильным ТЛП, гораздо сильнее Калиши, и в данный момент он… ну… транслировал свои мысли.
– Хорошо, побудь тут.
Авери полез было к нему в постель. Люк его остановил:
– Ну нет, сперва сходи в туалет. Еще не хватало, чтобы ты в мою кровать надул.
Авери не стал спорить, и вскоре Люк услышал, как моча полилась в унитаз. Много мочи. Мальчик вернулся, Люк выключил свет, и Авери устроился у него под боком. Как же приятно не быть одному, подумал Люк. Просто чудо.
Авери зашептал ему на ухо:
– Мне очень жалко твоих маму и папу, Люк.
Тот на миг потерял дар речи, потом прошептал в ответ:
– Вчера на площадке вы с Калишей про меня говорили, да?
– Да. Она меня позвала. Сказала, что будет посылать тебе письма, а я буду как почтальон. Расскажи Джорджу и Хелен, если считаешь, что можно.
Нет, нельзя, подумал Люк. Здесь даже думать небезопасно, не то что говорить. Он вспомнил свои слова, когда Калиша рассказывала ему про красных смотрителей с Дальней половины: Вышиб шокер у него из рук? Калиша не удивилась, даже виду не подала… Наверняка она уже все знала. Дурачина, как он думал утаить от нее свои новые способности? От других – может быть, но не от Калиши. И не от Авери.
– Смотри! – прошептал мелкий.
На что ему смотреть в кромешной темноте? Лампа выключена, с улицы никакой свет в комнату не поступает – окна-то нет. Однако Люк все равно посмотрел – и, кажется, увидел Калишу.
– С ней все хорошо? – прошептал Люк.
– Пока да.
– А Никки тоже там? Как он?
– Нормально, – ответил Авери. – И Айрис. Только у нее голова часто болит. И у других детей тоже. Ша думает, это из-за фильмов, которые им показывают. И из-за точек.
– Каких фильмов?
– Не знаю, Ша еще не показывали, а Никки уже видел. Айрис тоже. Калиша думает, что там много детей – вроде как на дальней половине Дальней половины. Хотя в том крыле, где они сейчас живут, почти никого. Только Джимми и Лен. И Донна.
Мне достался ее компьютер, подумал Люк. По наследству.
– Бобби Вашингтон тоже поначалу был, потом исчез. Айрис сказала Калише, что видела его.
– Я этих ребят не знаю.
– Донна ушла на Дальнюю половину за пару дней до того, как появился ты. И тебе достался ее компьютер.
– У меня от тебя мороз по коже, – сказал Люк.
Авери, наверное, и так это знал. Он пропустил его слова мимо ушей.
– Им делают болючие уколы. Уколы и точки, точки и уколы. Ша говорит, на Дальней половине творятся всякие ужасы. Но ты можешь что-то сделать, можешь…
Он умолк, однако Люк все равно увидел ослепительно яркую и четкую картинку – наверняка послание от Калиши Бенсон, переданное через Авери Диксона: канарейка в клетке. Дверца клетки открылась, и канарейка вылетела на волю.
– Она говорит, тебе хватит мозгов что-нибудь придумать. Только тебе и хватит.
– Я постараюсь, – пообещал Люк. – Что еще она сказала?
Ответа не последовало. Авери спал.
Побег
1
Прошло три недели.
Люк ел. Спал, просыпался, снова ел. Вскоре он выучил меню наизусть и вместе с остальными саркастически хлопал в ладоши, когда в нем что-нибудь менялось. Иногда над ним ставили опыты, иногда ему делали уколы, иногда – и то и другое. Иногда ничего. От некоторых уколов ему становилось плохо, от большинства – нет. Горло больше не сжималось – спасибо и на том. Люк гулял на площадке, смотрел телевизор (подружился с Опрой, Эллен, доктором Филом, судьей Джуди). Искал на «Ютьюбе» прикольные ролики про котиков, разглядывающих себя в зеркало, и собачек, которые ловят фрисби. Иногда к нему кто-нибудь присоединялся. Если в комнату заходил Гарри, с ним почти всегда заходили и близняшки. Для них, естественно, приходилось включать мультики. Когда Люк заглядывал в комнату Гарри, там тоже почти всегда сидели Г. и Г. Кросс не любил мультики, он любил реслинг, видеоролики с мочиловом и эффектными авариями на наскаровских гонках. Обычно он приветствовал Люка словами: «Зацени видос». Близняшки обожали раскраски, которые в огромных количествах поставляли им сотрудники Института. За контуры они, как правило, не выходили, но однажды принялись калякать и безудержно хохотать. Люк решил, что они либо под кайфом, либо напились. Гарри признался, что сам предложил им бухло – из любопытства. Ему хватило порядочности сделать пристыженное лицо, а когда девочки начали блевать (вместе, разумеется, ведь они все делали вместе), он даже покраснел. И сам быстренько все убрал. Хелен однажды выполнила тройное сальто на батуте, засмеялась, отвесила поклон публике, а в следующий миг безутешно зарыдала. Когда Люк попытался ее утешить, она обрушила на него свои крошечные кулачки: бац-бац-бац-бац. Первое время Люк всех подряд обыгрывал в шахматы, потом ему надоело, и он стал придумывать способы проигрывать – это было гораздо сложнее.
Он жил будто во сне, даже когда бодрствовал, и явственно ощущал, как падает его IQ – словно вода вытекает из незакрытого краника на кулере. В нижнем углу компьютерного экрана менялись дни этого странного лета – так Люк следил за ходом времени. Ноутбук он использовал только для просмотра видеороликов на «Ютьюбе» и изредка – для переписки с Хелен или Джорджем в мессенджере. Сам он чаты никогда не начинал и старался покинуть их как можно быстрее.
«Черт, да что с тобой?» – однажды написала ему Хелен.
«Ничего», – ответил он.
«Как думаешь, почему ты до сих пор на Ближней половине? – спросил Джордж. – Я не жалуюсь, не подумай, просто интересно».
«Не знаю», – напечатал Люк и вышел из чата.
Он обнаружил, что ему не составляет труда скрывать свое горе от смотрителей, лаборантов и докторов – те привыкли иметь дело с депрессивными детьми. Но даже в самые черные минуты он иногда видел яркую картинку, которую показал ему Авери: вылетающую из клетки канарейку.
Сонное, пропитанное горем бытие порой озарялось неожиданными воспоминаниями: отец поливает его из садового шланга или делает штрафной бросок, стоя спиной к корзине, а когда мяч все же попадает в цель, Люк валит отца на траву и они оба смеются; мама несет к столу гигантский капкейк с двенадцатью горящими свечами на его день рождения; мама обнимает его и говорит: Ты уже совсем взрослый; мама и папа на кухне пляшут, как дураки, под песню Рианны «Поставь на повтор». Прекрасные воспоминания жгли душу как крапива.