Он бессистемно искал среди детской одежды. Видел много дизайнерских платьев разных брендов, большинство из них казались слишком надуманными и сложными, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил его – простое черное платье с белыми кружевами. Оно висело на манекене в дальнем углу. Николь оно подойдет идеально. Он начал искать размеры. Мария сказала, 146. Он почувствовал, что ему это нравится – покупать одежду для девочки. Было что-то в том, чтобы держать платье и пытаться представить, как оно будет на ней выглядеть. Он мог без труда вообразить, что это одна из тех банальных вещей, которые делают для своих детей папы.
Он расплатился и спустился вниз по эскалатору. Ему следовало торопиться домой. Скоро должна была приехать Пийя, чтобы забрать их. Она все равно собиралась в Стокгольм, к социал-демократам, по какому-то делу, и предложила подвезти их до Турсбю.
Он размышлял, не поделиться ли с остальными членами команды своими планами поехать на поминальное собрание в качестве части семьи, но быстро отбросил эту мысль. Никто из них не поймет. Когда-нибудь, когда они осознают, что Мария и Николь действительно важная часть его жизни, – возможно, но до наступления этого дня еще пройдет какое-то время. Ничего страшного. Ему все равно глубоко плевать на то, что подумают остальные.
Так было всегда.
И всегда будет.
Это его поездка, не чья-нибудь, и он намерен наслаждаться ею. Целиком и полностью.
Он решил сделать Марии сюрприз, купив ей изысканное украшение. Что-нибудь чуть слишком дорогое, скажем, фирмы Георга Йенсена. Чтобы подчеркнуть ее особое место в его жизни.
В последний раз он покупал подарок женщине давно. Он не мог даже вспомнить, когда, но, вероятно, много лет назад.
Скорее всего, для Лили.
Но теперь опять настала пора.
Ванья сидела за письменным столом и собирала материалы расследования. Большинству предстояло пойти в архив, но существовали кое-какие дублеты и заметки, которые можно было удалить. Перед ней уже лежал основательный материал, и это притом, что Билли и Торкель еще не отдали все свои части.
Последним поступил материал от Эрика Флудина, который только что прислал окончательный отчет об обыске у Франка Хедена, проведенном незадолго до того, как тот застрелился. Сына Франка уже определили на постоянное жительство в интернат, где он периодами находился временно, и управление социальной защиты изучало, следует ли перевести его в другое место. Родительский дом он, вероятно, больше не увидит. Ванья не могла не задуматься над тем, понимает ли Хампус, как далеко пошел его больной раком отец, чтобы создать ему приемлемое существование, как много жизней тот уничтожил, чтобы хорошо обеспечить сына после своего ухода. Она надеялась, что в силу своей инвалидности он не будет ощущать вину, с которой ему, в противном случае, пришлось бы прожить остаток жизни. Отчет полиции Турсбю был написан хорошо, похоже, Эрик и Фабиан тщательно обыскали дом и прилегающую территорию. В канаве, неподалеку от дома, они нашли обгоревшие остатки ботинка фирмы «Гранинге». Части подошвы сохранились, и Фабиан смог подтвердить, что она была сорок четвертого размера. Анализ пользования интернетом в компьютере Франка показал, что тот внимательно следил за расследованием, уделяя этому много времени, а после убийства Карлстенов сидел в интернете почти по четыре часа в день. Он действовал аккуратно. Хладнокровный преступник, постоянно читавший об их ходах и ловко использовавший общедоступную информацию. Не встреться она со Стефаном Андреном, сегодня Николь, вероятно, была бы уже мертва. Скорее всего, Себастиан и Мария тоже. Счет шел на минуты.
Ванья посмотрела на стол, которым обычно пользовался Себастиан. Она не видела Себастиана с тех пор, как покинула его квартиру, чтобы встретиться со Стефаном Андреном, и расстались они не лучшими друзьями. Но если бы его тем вечером убили, она бы горевала по нему.
Очень.
Определенно, больше всех в команде.
Вероятно, больше всех на свете.
Друзей у него не больно много, у Себастиана Бергмана, она знала. Люди приходят и уходят. Никто особенно не задерживается. Все сменяют друг друга.
Кроме нее.
Они проработали вместе примерно год и, наперекор всему, временами были настоящими друзьями. Для нормальных людей год – это не время, но когда дело касалось Себастиана, год казался вечностью. Несмотря на то, что в данный момент они пребывали в состоянии некоторого конфликта, в одном она была уверена.
Они снова сблизятся.
Так уж устроены их отношения. Потому что он ей нравится. Когда бывает честен. Когда не портит себе жизнь. Когда не ведет себя как идиот.
Что, к сожалению, происходит сейчас.
Ванья заметила рисунки Николь, которые забрала с собой из квартиры Себастиана. Они лежали сверху одной из куч, которые еще требовалось сортировать. Она подняла их. В очередной раз поразилась их силе и эмоциональности. Схваченная незащищенность, воссозданная простыми дешевыми фломастерами. Говорить Николь, возможно, не в состоянии, но выражать свои чувства она действительно умеет. Отправлять рисунки в архив казалось неправильным. Они терапевтические и личные, это не то, что следует хоронить в архиве. Она решила, что вернет их Себастиану. Пусть сам решает, что с ними делать. Ведь это он заставил Николь воссоздать в памяти весь путь обратно к дому. Он талантлив. Но не имеет представления о границах. Где кончается его роль как психолога, и начинается личная жизнь. Это его главная проблема. Отсутствие границ.
Он нуждается в помощи, это она понимала. Она его друг. Друзьям иногда приходится совершать поступки, которые на первый взгляд могут показаться вредными. Но это во имя его собственного блага. А также блага Николь и Марии.
Ванья взяла рисунки и положила их в сумку.
Она отдаст их лично.
И заодно расскажет кое-какую правду.
Николь сидела в спальне, завернутая в два банных полотенца. Мария искупала ее и хорошенько промыла ей волосы. Их должна была забрать с собой Пийя, и Мария начала волноваться по поводу того, успеют ли они собраться. Возможно, лучше было подобрать для Николь какую-то старую одежду и не отпускать Себастиана бежать покупать новую. Но он настоял на своем, и она оценила его жест.
Николь приятно пахла бальзамом и шампунем, и Мария начала вытирать концом полотенца ее длинные волосы. Она наслаждалась возможностью ухаживать за своей маленькой дочкой. В том, чтобы вместе заниматься будничными делами, присутствовало нечто освобождающее.
Простые занятия напоминали о другом времени.
До всего случившегося.
– Я люблю тебя, Николь, – почувствовала она вдруг необходимость сказать. Этими словами она, пожалуй, пользовалась больше всего после того, что произошло. Единственными словами, которые она нашла в качестве мостика между сейчас и тогда. – Мама любит тебя, никогда не забывай этого, – продолжила она. Николь слабо кивнула и посмотрела на нее. Она так невинна, так юна. Но ее взгляд стал старше, более печальным и взрослым. Это ее не удивляло. Николь видела, как умирали люди, которых она любила. Хоть она сейчас не может облечь это в слова, на мир она смотрит по-другому, поскольку знает, как скоротечна и хрупка жизнь.