…Лесная дорога, заснеженные лапы елей, нависшие над ней; молчаливый белый храм владычицы-Зимы.
Храпят низкорослые мохнатые лошадки, трусят себе, вьётся в морозном воздухе парок от дыхания людей и коней.
На плечах тяжесть доспеха. В груди – пьянящая гордость: он идёт в первый поход наравне со всеми!.. Он лучше управляется с боевой рогатиной, чем многие бывалые воины; он лучше многих на мечах и топорах, беря не силой, но ловкостью и разумением.
Он не думает о смерти, конечно же, нет! – смерть это для неумёх, кто так и не выучился держать копьё или щит.
Они победят, они не могут не победить!..
Дорога выходит на белый заснеженный простор, лесные стены раздвигаются в стороны, и ряды всадников разворачиваются широкой охватывающей лавой, исполинским серпом.
Впереди виднеются какие-то палатки, шатры, обтянутые меховыми шкурами, торчат размалёванные алым маски. Там поднимается жирный чёрный дым, там ждут своей участи пленники – и занесены жертвенные ножи из проклятого чёрного камня, извергнутого подземной глоткой в огненной блевотине.
Боевой клич проносится над полем, и мохнатые лошадки с неожиданной резвостью срываются в галоп. Взметнулся снег, наклонены острия рогатин, кто умеет бить на скаку из луков – наложили стрелы, растянули тетивы.
Скорее, скорее, скорее!..
Там, впереди, взлетел тревожный крик, рванулся в зимние небеса клуб дыма, словно в костёр швырнули охапку гнилушек.
И сразу – резкая боль, словно по щекам полоснули острым.
Что-то очень злое творится там, впереди, и ни стрелы, ни рогатины уже не успеют.
И остальные, скачущие рядом с ним, ни о чём не подозревают.
От островерхих шатров взмыли первые стрелы, короткие и злые, но их слишком мало, чтобы остановить конную лавину лесных воинов.
Но там, откуда поднимается чёрная клубящаяся колонна, готовится что-то поистине жуткое, и чувствует это он, один он.
И он один словно видит слабые, едва заметные нити призрачной позёмки, что змеями вьются над полем, скользят, устремляются туда, где затаился враг, – их надо остановить, и он свешивается с седла, вытягивает руку, хватает их целый пучок, не слыша удивлённых возгласов справа и слева.
Ладонь обжигает даже через грубую кожу боевой перчатки. Но это – сила, это – оружие, и он, как тогда с копьём, до боли отводит назад плечо, вкладывая всё в этот бросок; всю ненависть к тем, кто сейчас там, возле окроплённого кровью жертвенного кострища; они не должны жить, они должны умереть, чтобы жили другие.
Огненный шар проносится над белой девственной равниной, врезается в крайние палатки, и они тотчас разлетаются, словно под ветром; кружатся меховые пологи, горят шесты, заброшенные к самому поднебесью.
Изумлённые возгласы становятся ещё громче, однако он не смотрит по сторонам; его охватывает исступлённый восторг – он может, он может, он побеждает!..
Что-то кричали и вопили враги, что-то кричали и свои; он не слышал – вновь нагнулся зацепить призрачного потока, швырнул ещё один сотканный из огня клубок, понятия не имея, как это ему удается.
Размётаны и горят вражьи шатры, открылось что-то вроде центральной площадки стойбища; цепочка раздетых донага пленников со связанными над головой руками; шаманы в жутких масках, иссиня-чёрных, пухлые вывороченные губы измазаны красным; чёрные изогнутые клинки в руках вражьих заклинателей, и почти такое же белое, как снег в окрестных полях, тело очередной жертвы, растянутое на грубой деревянной колоде жертвенника.
Бей, бей, не жалей!..
На сей раз у него получается не пламенный шар, но что-то вроде тонкой солнечной стрелы; она пронзает грудь шамана в маске, тот опрокидывается на спину, и тут уже успевают другие сородичи; без промаха бьют рогатины, рубят топоры и секиры, пронзают мечи, топчут конские копыта.
Чудом уцелевшая жертва – девушка – поднимается с колоды, широко раскрыты светлые глаза, упали на обнажённую грудь пепельные волосы, и взгляд её пронзает его словно насквозь.
«Хорош, – слышит он. – Хорош. Вот только…»
Откуда-то вылетает случайная стрела, и он знает, что нацелена она прямо в спину пепельноволосой, и он просто вскидывает руку, уже не успевая ничего «зачерпнуть». Он просто знает, что не может позволить этому случиться, – и стрела послушно рассыпается золой, в мгновение пожранная яростным пламенем.
Глаза девушки вспыхивают, на губах появляется слабая улыбка – слепой ужас отступает, кажется, она начинает верить, что уцелела. Потянулась, протягивая руки…
«Хорош».
– Сын?! Сын?!.
– Что стряслось-то?
– Упал вдруг…
– Огнём-то видел, как отмахнул?! Только тряпки и полетели!..
– Маг, маг, маг великий!
– Да что ж с ним-то?
– Жив вроде, не ранен…
– Сын! Слышишь меня, сын?!
Однако он уже взлетал, взлетает над смертным полем – хотя благодаря ему погибших среди своих почти не было – перед ним зимнее небо, облака, полные снегом, он пробивает их, подобно соколу – нет, он уже сокол и есть! Коричневокрылый сокол пробивает небесную сферу, пронзает звёздные чертоги, и вот…
И вот он вновь на золотой нити, протянутой над неведомыми безднами, а впереди смутно маячат третьи врата, и не просто врата – поднявшиеся и сплётшиеся ветви исполинского древа.
И там не шесть и не восемь фигур, как можно было бы подумать, а всего лишь одна. Тоже сотканная из мягкого сияния, она, однако, не стояла с посохом наперевес, но устроилась, словно усталый путник, на толстой ветви, из которой словно бы вырастали врата.
Познавший Тьму остановился. Эта фигура не была безликой.
– Вот и встретились, великий Мерлин.
Сидевший поднялся. Торс, руки, ноги – всё из света, но вот лицо сделалось живым, пролегли морщины, сотворилась борода.
– Последние врата, Хедин. Не думал, что тебе удастся пройти настолько далеко.
– Почему ты мешал мне? – вдруг резко спросил Познавший Тьму.
Игру чужих и чуждых сил нельзя выиграть, её можно только сломать.
– Почему не давал принять Зерно Судьбы Хагена? Кто тебе приказал? Ямерт?
Ломай их правила, ломай. Задавай вопросы, на которые сам не сможешь дать ответ.
Но бывший глава Совета Поколения лишь равнодушно пожал плечами.
– Я здесь не для того, чтобы мериться с тобой словами, Познавший Тьму. Ответь на вопрос и пройдёшь дальше. Здесь, – создание с лицом старого мага повело бесплотным рукавом, – ты видишь, это вершина Мирового Древа. А чтобы ты не сомневался в том, что явленное тебе не есть фокусы твоего сознания, то вот тебе факт – ты сейчас встретишь Мимира. Мимира, которому здесь ну совсем не место. После этого тебе придётся поверить, что здесь всё – не иллюзия.