Возврата нет - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Калинин cтр.№ 49

— Эх, сейчас бы тут с ружьем и с собакой! Гляди, сколько заячьих следов!

— Тут и лисы должны быть.

Она плотнее прильнула грудью к земле. Один как будто слегка охрипший или чем-то опечаленный голос внезапно показался ей знакомым.

— И ее сыночки не могли далеко уйти, и она сама где-то возле них крутится. Только бы не ушли! — И она содрогнулась, услышав, с какой мрачной тоской произнес эти слова знакомый ей голос. Тут же он изменился на безоговорочно властный — А теперь все замри! Здесь у них и засада может быть. Уже совсем близко.

После того как они прошли и скрылись за поворотом балки, загибающей вправо, к племсовхозу, еще некоторое время в воздухе оставался легкий табачный запах, смешанный с запахом мужского пота и овчины, и развеялся, спугнутый ветром. Теперь можно было и ей подниматься. Боясь поднять из-под бурьяна голову, она так никого и не увидела из только что опахнувших ее своей горячей близостью русских, не увидела и того, кто произнес последние слова, но она его узнала. Она узнала его по голосу. И когда она поднималась из бурьяна с земли, впервые за свою жизнь она показалась себе совсем старой. Ей трудно было разогнуться и встать с колен, а кошелку с харчами для своих сыновей она едва оторвала от земли. А всего-то и лежало в ней четыре хлебины, полсотни вареных яиц и кило три сала. Еще осенью она свободно носила сама на плече из лодки домой мешки с картошкой, привезенной с задонского огорода.

Значит, это разведчики, которые так быстро прошли мимо нее и спешили так по балке к племсовхозу, чтобы успеть захватить там Павла и Жорку. Значит, кто-то в хуторе видел и то, как она указала через плечо рукой на сарай, где прятался разведчик, братушка этого командира с осипшим голосом. А тогда, когда он глотал блины, голос у него был не сиплый. Видно, спешит, чтобы успеть настигнуть ее сыновей, взахлеб глотает раскрытым ртом морозный воздух, вот и охрип, как кобель. Все ж таки не догнала его тогда в садах пуля Павла. И вот теперь надеется он догнать ее сыновей и свести с ними счеты за теперь уже мертвого братушку.

А заодно этот командир хочет свести счеты и с ней, потому что кто-то из хуторских уже поспешил донести ему, что это она показала на его братушку. Надеются, значит, что немцы уже никогда не вернутся в хутор. А что, как вернутся?..

Что бы там ни было впереди, а поворачивать теперь с полдороги назад она не станет. Чем бы это ей ни угрожало. С нее довольно, она, можно сказать, и сама уже нажилась и насмотрелась на людей, а на них, на своих сыночков, она обязательно должна взглянуть еще хоть раз, может быть и в самый последний раз. Вон как прошагал мимо нее по балке русский командир, спешит поскорее настигнуть их, отомстить, крадется по балке, чтобы зайти к ним в спину, как большой, хитрый зверь. Да, видно, вгорячах промахнулся из своего карабина Павел.

И не возвращаться же ей домой, обратно с полной корзиной, с тремя лоскутами сала, с хлебом и полсотней вареных яиц. Двадцать пять штук для Павла вкрутую и двадцать пять для Жорки всмятку. Павел с детства уважает крутые яйца, а Жорка — больше всмятку, и она поровну наварила им тех и других. Это еще с прошлого года яйца сохранялись у нее в ящике с солью.

Балка, поворачивая вправо к племсовхозу, все более круто забирала вверх, а тяжелая корзинка с харчами для сыновей тянула назад, но Варвара еще быстрее, чем до этого, пошла вперед, часто соскальзывая по обледенелому склону вниз и хватаясь руками за бурьян. Она обязательно должна была не опоздать и все-все увидеть своими глазами.

Громче надвигался от племсовхоза бой. Над головой все чаще куропатками перепархивали осколки. Русские пушки обстреливали племсовхоз из-за Дона. Один снаряд разорвался позади Варвары в балке, ее толкнуло воздухом в спину. Теперь уже она ползла в бурьянах на коленях. Корзинка мешала ей, но было уже совсем близко. Волоча за собой корзинку, она доползла до верха и прилегла в бурьяне, выглядывая из-за склона Исаевской балки, которая пошла дальше, к племсовхозу.

Все она видела своими глазами. То стояла на четвереньках в бурьянах, а то и не заметила, как привстала на колени, позабыв, что ей надо остерегаться. О себе она совсем забыла. Сильный ветер срывал у нее с головы полушалок, темный конец его с махрами развевался за спиной. Из того, что открылось ее взору, она ничего не могла и не должна пропустить, потому что это, может, в последний раз она смотрела на них, на живых.

И она ничего не пропустила. Командир в полушубке, брат застреленного Павлом разведчика, подкрадывался со своими солдатами к племсовхозу по Исаевской балке снизу, а Павел с Жоркой лежали спиной к ним у пулемета за гребнем увала, наблюдая за большой дорогой — грейдером из станицы на город Шахты. Как только наступающие от станицы и от Вербного сибиряки, вставая на грейдере и по обочинам от него, начинали кричать «ура» и бежать к племсовхозу, Павел открывал из пулемета огонь. Пули, перерезая грейдер наискось, взбивали над ним облачка снежной пыли, и сибиряки опять ложились среди сугробов. И среди желтых полушубков на снегу все больше становилось красных. Как будто среди желтых тюльпанов распускались на снегу красные.

Варвара хорошо видела, что за пулеметом все время управляется один Павел, а Жорка только помогает ему: подает какие-то коробки. Впереди пулемета, за которым лежали Павел с Жоркой, от русских пуль тоже ослепительно вспыхивала снежная пыль, но каждый раз ее сыновья успевали схорониться за гребнем увала. Со своего места им все хорошо было видно — и дорогу, и всю степь, и даже Задонье — и очень удобно было стрелять, а русские их достать не могли. Такое ее сыновья выбрали себе место. Это, конечно, все Павел, он тут каждую сурчиную норку знает в степи. Недаром комендант Герц никогда не мог обойтись без него, когда нужно было искать по окрестным лесочкам и хуторам партизан.

Теперь Герца в станице и духу не слыхать, и, пожалуй, он уже больше не вернется, хоть Павел и говорит, что немцы только выровняют фронт, а потом вернутся обратно. Что-то не похоже. Если бы они надеялись вернуться, то не бежали бы, как суслики весной от полой воды, не бросали бы свои машины и танки. Вон их сколько понапихано по всем балкам и логам в степи, куда ни глянь! Какие горелые, а больше целехонькие, как игрушки. Когда уйдет фронт, надо будет съездить туда с тачкой, поискать там немецких шинелей и всякого другого добра. Сукно у них на шинелях хорошее, можно и зимнюю юбку сшить, и жакет, и даже пальто. Если побольше поджиться, лучше всего их попороть, перекрасить и потом потихонечку сбывать в городе на толкучке. Теперь людям еще долго ходить будет не в чем.

А если получше в этих балочках поискать, то можно и не одну пару хороших немецких сапог раздобыть.

Из племсовхоза они, видать, тоже спешат поскорее убраться. По-за воловниками уже почти совсем не осталось машин, последние одна за другой вырываются на грейдер и как угорелые бегут в степь на Керчик. Вот сибиряки и намеряются обойти племсовхоз, чтобы отрезать его от Шахт, а Павлов пулемет мешает. Только поднимутся, загорланят свое «ура», сунутся на грейдер — и тут же носом в землю. И опять прибавляется на снегу красных пятен. Цветут, как тюльпаны в майской степи.