– Нет, если эта методика используется должным образом.
– Золотые слова! Просто не могу с вами не согласиться. Использование аверсивной стимуляции
[62] у нас сведено к минимуму, в основном делаем упор на позитивное подкрепление – в частности, используем известную систему поощрения с жетонами
[63]. Это требует постоянного надзора, и тут в дело вступаю я.
– А вы, похоже, успешно тут со всем управляетесь.
– Стараюсь. – Он ухмыльнулся с деланой скромностью. – Хотел пойти в докторантуру, да бабла не хватило.
– А где вы учились?
– В Орегонском университете. Там получил диплом магистра, по нынешней специальности. А перед этим – бакалавра по психологии в Джедсон-колледже.
– Я думал, в Джедсоне одни богатеи. – Маленький колледж неподалеку от Сиэтла пользовался репутацией настоящего рая для «золотой молодежи».
– Почти так, – ухмыльнулся Крюгер. – Это практически загородный клуб. Я поступил на спортивную стипендию. Легкая атлетика и бейсбол. Но на первом курсе порвал связки и сразу же стал персоной нон грата. – Его глаза на миг потемнели, затуманившись при воспоминании о так и не похороненной несправедливости. – Во всяком случае, мне нравится, чем я занимаюсь, – высокая ответственность, самостоятельное принятие решений…書
Из дальнего конца помещения послышалось какое-то шуршание. Мы оба обернулись туда и увидели, как под одеялом на одной из нижних коек кто-то шевелится.
– Это ты, Родни?
Крюгер подошел к койке и похлопал извивающуюся кучу. Из нее вылез и сел мальчишка, подтягивая одеяло к подбородку. Он был круглощекий, чернокожий и выглядел лет на двенадцать, но точный возраст было невозможно определить, поскольку лицо его носило предательский отпечаток синдрома Дауна: вытянутый череп, плоские черты лица, глубоко посаженные глаза близко друг к другу, скошенный лоб, маленькие уши с приросшей мочкой, торчащий язык… И недоуменно-озадаченное выражение лица, столь типичное для умственно отсталых.
– Привет, Родни, – мягко заговорил Крюгер. – В чем дело?
Я последовал за ним, и парнишка вопросительно посмотрел на меня.
– Всё в порядке, Родни. Это свой. А теперь говори, в чем дело.
– Родни заболел. – Язык у него заплетался.
– Чем заболел?
– Животик болит.
– Хм… Придется сказать доктору, чтобы он тебя посмотрел, когда приедет к нам.
– Нет! – завопил мальчишка. – Ди нада дока!
– Успокойся, Родни! – Крюгер был терпелив. – Если ты заболел, надо обязательно показаться врачу.
– Ди нада дока!
– Хорошо, Родни, хорошо, – успокаивающе проговорил Крюгер.
Протянув руку, он мягко тронул ребенка за макушку. Родни ударился в истерику. Глаза выпучились, подбородок задрожал. Он что-то выкрикнул и так резко отдернулся, что стукнулся затылком о металлический столбик изголовья. Зарылся лицом в одеяло, испуская неразборчивый вой протеста.
Крюгер повернулся ко мне и вздохнул. Выждал, пока мальчишка успокоится, и опять заговорил с ним.
– Про доктора поговорим позже, Родни. Где тебе полагается быть? Где прямо сейчас твоя группа?
– Кушает.
– А ты разве не проголодался?
Мальчишка помотал головой.
– Животик болит.
– Хорошо, но тебе нельзя лежать здесь самому по себе. Либо иди в медпункт – и мы позовем кого-нибудь, чтобы тебя осмотрели, – либо присоединяйся к своей группе в столовой.
– Ди надо дока.
– Хорошо. Не надо так не надо. А теперь давай-ка вставай.
Мальчишка сполз с койки, стараясь держаться от нас подальше. Тут мне стало видно, что он старше, чем я думал. Как минимум шестнадцать – вон даже бородка уже пробивается на подбородке. Он уставился на меня глазами, широко распахнутыми от испуга.
– Будь дружелюбней, Родни. Как мы зарабатываем наши жетоны на вкусности, помнишь?
Мотание головой.
– Ну давай, Родни, пожми мне руку.
Но умственно отсталый был непоколебим. Когда Крюгер шагнул к нему, он отдернулся, прикрыв лицо руками.
Так продолжалось несколько минут – открытое противостояние «кто кого». Наконец Крюгер сдался.
– Ладно, Родни, – мягко проговорил он, – на сегодня мы забудем о правилах вежливости, потому что ты заболел. А теперь беги и присоединяйся к группе.
Мальчишка попятился от нас, обойдя койку по широкой дуге. Все еще мотая головой и прикрывая подбородок руками, словно боксер в состоянии грогги, он двинулся прочь. Оказавшись рядом с дверью, быстро развернулся, сорвался с места и наполовину побежал, наполовину заковылял наружу, исчезнув в сиянии дня.
Крюгер повернулся ко мне и криво улыбнулся.
– Это у нас один из самых трудных. Семнадцать лет, а застрял на уровне трехлетнего.
– Похоже, он действительно боится врачей.
– Он еще много чего боится. Как у большинства даунов, у него куча медицинских проблем – кардиология, инфекции, дентальные осложнения… Добавьте сюда совершенно искаженные мыслительные процессы, идущие в этой маленькой голове, и получите общую картину. У вас большой опыт с умственно отсталыми?
– Кое-какой есть.
– Я работал с сотнями таких – и не припомню, чтобы у кого-нибудь из них не было серьезных эмоциональных проблем. Знаете, люди думают, что они точно такие же, как любые другие дети, только замедленные. А это далеко не так.
В голосе его стало проскальзывать раздражение. Я списал это на унижение от проигрыша в экстрасенсорный покер с умственно отсталым мальчишкой.
– Родни проделал долгий путь, – сказал Крюгер. – Когда он поступил сюда, то даже не был приучен пользоваться туалетом. И это после тринадцати усыновлений! – Он покачал головой. – Это действительно печально. Некоторым людям, которым округ отдает сирот, нельзя доверить и воспитание собаки, не говоря уже о детях!
Он выглядел так, будто приготовился разразиться целой речью, но остановился и быстро нацепил обратно улыбку радушного хозяина.
– Многие из детей, которых мы берем, – это случаи малой вероятности усыновления: умственно отсталые, дефективные, по нескольку раз побывавшие в разных приемных семьях или выброшенные на помойку своими собственными родителями. Когда они поступают сюда, у них нет никакого представления о социально приемлемом поведении, гигиене или основных повседневных жизненных умениях. Зачастую приходится начинать с полного нуля. Но мы довольны нашим прогрессом. Один из упомянутых мной студентов даже опубликовал исследование на основе наших результатов.