Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - читать онлайн книгу. Автор: Тодд Хазак-Лоуи, Майкл Грюнбаум cтр.№ 6

Подошел трамвай, мы сели в задний вагон, хотя в переднем свободно. Еще одно правило: евреям ездить только в заднем вагоне. Сидячие места все заняты, и мы стоим, а трамвай грохочет по улице. Мама поздоровалась с кем-то знакомым, а потом умолкла, смотрит неподвижно в окно через мое плечо. Вид у нее усталый. Раньше она так нарядно одевалась, а теперь на ней простое серое платье и никаких украшений. За последние месяцы она все в доме перебрала в поисках каких-нибудь ценных вещей, которые немцы не отобрали: они сказали, что нам не полагается иметь фотоаппараты, печатные машинки, шерстяные пальто и много чего еще. В том числе и лыжные ботинки. Наверное, боятся, как бы мы не потоптали их драгоценные горы. Которые, между прочим, вовсе не их.

А те ценности, какие маме удалось сберечь, — картины, ювелирные изделия, ее лучшие платья — постепенно исчезают. Кое-что мама отдала на хранение неевреям, которых мы хорошо знаем, тем, которые не перестали с нами разговаривать. Остальное переправили на склад в Лондоне. В квартире у нас стало совсем пусто.

— Когда это закончится, нам все вернут? — спросил я.

— Ты о чем? — откликнулась мама так, словно я ее разбудил.

— Ни о чем, — сказал я и предпочел не повторять свой вопрос и не задавать еще один, который давно уже меня тревожит: почему никто не хочет помочь нам и другим евреям в Праге? Хотя, если бы все было наоборот, мы бы непременно им помогли.

По крайней мере, я очень надеюсь, что мы бы помогли.

Трамвай остановился, и мы вышли.

— Это не важно, — на всякий случай добавил я.

Магазин, как и задний вагон трамвая, забит людьми. Евреями. Мне столько всего хочется купить — куриную печень, селедку, салями, мед, свежий хлеб, — но я помалкиваю, ведь у нас почти нет денег. Папа не работает, сбережения тают, и мама выбирает продукты очень медленно, внимательно изучая цены. Провозившись чуть ли не час, она наконец кладет что-то в корзину и тут же вынимает снова.

Мы выходим из магазина всего лишь с одним пакетом и идем к остановке трамвая, но мама говорит:

— Давай прогуляемся.

Прогуляться — неплохая идея, только приходится идти мимо парка с дурацкой вывеской «JUDEN VERBOTEN» — евреям вход запрещен. Компания мальчишек моего возраста гоняет мяч. Везунчики.

— Миша! — заговорила мама, когда мы прошли еще несколько кварталов.

— Да?

— Я должна тебя предупредить…

— А?

— Скоро мы переедем.

— Как это?

— Из нашей квартиры.

— Переедем? — повторил я, будто это какое-то непонятное слово. — Почему вдруг?

— Наша квартира слишком велика и…

— Вовсе нет. Совсем не велика. Наша квартира — самого правильного размера. С чего это она стала велика?

С минуту мама не отвечает. Мы стоим на углу и ждем, пока проедут машины.

— Немцы велели всем евреям перебраться в старую часть города. К Староновой синагоге. Все будут жить там. В конце недели переедем и мы.

Я нашел камушек на обочине и начал пинать его перед собой. Точно, я бы играл в футбол лучше тех парней. Но если бы я пнул камень в их сторону, чтобы дать понять, что я тоже умею играть в футбол, они бы могли и кинуть им в меня. Как те ребята на прошлой неделе, когда я возвращался домой от Лаубов. Они даже погнались за мной, но я нашел возле церкви отличное место, где спрятаться, и они пробежали мимо. Я никому об этом не рассказывал.

— А в новом доме будет лифт? — спрашиваю я маму.

— Нет, Миша. Это старый дом, там нет лифта.

Пальцы на ногах уже болят от ударов по камушку. Я в последний раз подбиваю его, направляя в воображаемые ворота, — и почему-то промахиваюсь.

— А школа как же? — спрашиваю я, как раз когда мы проходим место, куда упали те двое. По крайней мере, хоть о них не буду вспоминать каждый день, если мы переедем в другую квартиру. Но с каждым днем становится все понятнее, почему они так поступили.

— Найдем, где тебе заниматься.

— Опять у кого-нибудь дома, — уточняю я, но мама не отвечает.

Мы сворачиваем на нашу улицу, которая скоро не будет нашей.

— Мама.

— Что?

— Если все евреи поселятся в Старом городе, как ты думаешь, там-то нам разрешат играть в парках?

— Не знаю, Миша, посмотрим…

— Если я теперь не хожу в обычную школу, это же не значит, что я должен и в футбол разучиться играть, правда?

Мы входим в наш дом, который скоро не будет нашим.

— Когда мы переедем, когда мы все будем там, как ты думаешь, они оставят нас в покое?

Мама ничего не отвечает. Спускается лифт. Мы входим в него, и я нажимаю кнопку с цифрой 4, потому что за лифт отвечаю я. Когда мы только въехали в этот дом, я готов был кататься на лифте часами, просто ради удовольствия. Но теперь и в этом особого удовольствия нет.

— Оставят они нас в покое? — повторяю я.

— Посмотрим, посмотрим.

— Что значит — посмотрим? — уже почти кричу я. — Каждый день мы видим, что становится только хуже. Каждый день новые дурацкие правила, и еда все хуже, и нельзя играть в футбол, и никто даже не думает нам помогать, хотя…

— Миша, я все это знаю, — говорит мама и выходит из лифта.

И я понимаю, что самое время заткнуться, но почему-то не могу. Прямо-таки ору на всю лестничную площадку:

— Ты говорила, папа что-нибудь придумает. А он все никак не придумывает! Если он собирается что-то делать, так давно пора. Иначе будет поздно. Что, если они… они сочинят еще какое-то правило и его план уже нельзя будет осуществить? Что тогда?

Мой голос эхом отражается от стен, но мама все равно не отвечает, а молча входит в нашу квартиру, которая скоро не будет нашей.

Мужчина остановился посреди Староместской площади зажечь сигарету. Может быть, он заинтересуется.

— Прошу прошения, не желаете ли купить ремень?

Мужчина переспрашивает:

— Ремень?

Отлично, он говорит по-чешски. Если я слышу немецкую речь, я опускаю голову и спешу прочь. А при виде немецкого солдата — бегом за угол, да поскорее.

— Да, пан, ремень. Вот, посмотрите. — Я протягиваю ему веревочный ремень, лучшее мое изделие. — Я сам его сплел.

Мужчина сует сигарету в рот и протягивает руку к ремню. Берет его за кончик. Сам он такой носить не будет, к его костюму совсем не подойдет. Но, может, для детей, если у него есть дети.

Пока мужчина щупает ремень, я оглядываю площадь, нет ли других покупателей. Сегодня воскресенье, многие прогуливаются семьями. Если удастся продать еще один ремень, наберется двести крон — хватит, чтобы купить нам немного масла.