Соловушка НКВД - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мишаткин cтр.№ 67

Тут же сердито тряхнула головой, прогоняя страшные мысли, смахивая все мешающее здраво думать: «Я мыслю, значит, живу, как сказал какой-то мудрец! Прочь планы о самоубийстве! Назло всем, наперекор обстоятельствам буду жить! Нельзя опускать руки. Буду верить, что Москва и Коля обо мне не забыли, ищут способ связаться, помочь обрести свободу, а с нею Родину, тогда увижу наконец-то мою кровинушку, сыночка Женечку! Наберусь терпения, не буду паниковать, отчаиваться. Самое трудное позади, самыми мучительными были арест и первый год неволи. Сейчас время тянется уж не столь медленно, видно, притерпелась… Что если попросить бумагу, ручку и вернуться к сочинению воспоминаний? Теперь поведаю о самом драматическом, даже трагическом. Когда вышла вторая книжка, в один голос советовали писать, точнее, диктовать продолжение, но из-за лени откладывала работу. Сейчас времени хоть отбавляй, жаль, из-за малограмотности наделаю ошибок, а исправить некому, да и не умею писать, рассказывать — да, но не писать»…

Она прикрыла веки, на память пришло сочиненное писателем А. Ремизовым предисловие к воспоминаниям Дёжки из курского села Винниково:

В Святой вечер шел Христос и с ним апостол Петр, просимым странником шел Христос и с верным апостолом по земле… И услышал Петр из дому пение на улицу. Приостановился — там в окнах свечи поблескивали унывно, как пение…

«Как пение…» — прошептала Плевицкая.

И вот в унывное пробил быстрый ключ — вознеслась рождественская песнь: Христос рождается — Христос на земле! И было ему на горькую раздуму за весь народ: «Пропасть и беды пойдут, постигнет Божий гнев!»…

И в ночь над белой Невой — над заревом от печей и труб сиял до небес венец — пусть эта весть пройдет по всей земле! — не из золота, не из жемчуга, а от всякого цвета красна и бела и от ветвей Божия рая неувядаем венец от слов и песен чистого сердца…

«Пропасть и беды не пойдут, а пройдут!» — поправила Плевицкая текст и дрожащим голосом произнесла:

— От всякого цвета красна и бела… — Во фразе была горькая правда о поделенной в семнадцатом году на красную и белую России…

Однажды под утро в чутком сне увидела себя со стороны под лучами софитов на сцене. Гремели ласкающие слух аплодисменты и старинная, исполняемая Дёжкой песня, которую, по требованию советского правительства, прекратило передавать французское радио:

Во сне Плевицкая слышала все оттенки своего бархатного голоса, которому, по мнению знатоков вокала, не было равного. Во сне на смену отчаянию пришла безмерная радость от успеха у публики и неизменного присутствия за кулисами мужа… Впрочем, Скоблин являлся и днем, стоило лишь сомкнуть веки и вызвать дорогой образ. С годами муж не старел, выглядел молодцевато, каким встретила его на перегруженном беженцами из Совдепии пароходе.

«Где ты, Коленька, вспоминаешь ли свою Дёжку-Надюшку, знаешь ли, что живу лишь одной надеждой на встречу с тобой?..»

Надежда Васильевна не могла знать, что после массовых арестов во всех слоях общества новой России (репрессии коснулись и НКВД как в центре, так и на местах) под жернова попали сотни тысяч, одни приговорены к «вышке», другие к лагерю, новый глава НКВД Берия занят «разоблачением, разгромом и искоренением врагов народа». Когда доложили об аресте жены, помощницы генерала Скоблина, Лаврентий Павлович, хищно блеснув стеклами пенсне, изрек с гортанным мегрельским акцентом:

— Провалившийся агент — плохой агент. Если раскрыт, судим, для нас больше не существует. Был агент — нет агента.

О Надежде Васильевне Плевицкой на Родине вспомнили лишь спустя полвека, когда актриса, разведчица уже не нуждалась ни в какой помощи…

Утром 5 октября 1940 года в каторжной женской тюрьме как всегда разносили по камерам завтрак. Заключенная № 9202 не взяла в окошке-форточке миску с кашей, ломоть хлеба, бледный эрзац-кофе. Надзирательница вошла в камеру. Плевицкая лежала возле койки, тело успело окоченеть. Видимо, ночью почувствовала себя плохо, привстала, чтобы дотянуться до кружки с водой, но силы оставили, свалилась на каменный пол.

Покойницу положили в сколоченный из грубых некрашеных досок гроб, погрузили на тележку, отвезли на кладбище близ тюрьмы.

Когда гроб опустили в могилу, забросали землей, могильщик спросил надзирательницу:

— Как записать покойницу?

— У нас значилась под номером. Говорят, была русской певицей и еще шпионкой.

За десять лет до ухода из жизни Плевицкая диктовала воспоминания, где с горечью призналась:

Далеко меня занесла лукавая жизнь.

А как оглянусь в золотистый дым лет прошедших, так и вижу себя скорой на ногу Дёжкой в узеньком затрапезном платьишке, что по румяной зорьке гоняется в коноплях за пострелятами-воробьями. Вижу, как носится Дёжка-игрунья в горячем волнении карагодов…

Певица вспоминала голодное деревенское, такое дорогое детство, когда под окнами в листве шелковицы заливалась какая-то птица, поэтому последние строки получились ностальгически-печальными:

Не привет ли это с родной стороны?.. И не пела ли пташечка на сиреневом кусту у могилы моей матери?

Спасибо, милая певунья. Кланяюсь тебе за песни.

У тебя ведь крылья быстрые, куда вздумаешь — летишь. У меня одно крыло.

Одно крыло, и то ранено…

Вспоминала, диктовала и не ведала, что курскую певунью-соловушку подстрелят на лету, ранеными будут оба крыла…

Существуют разные версии смерти героини романа.

Первая. Н. В. Плевицкая умерла от тоски: птица-певунья не смогла жить в клетке, скончалась от безысходности.

Вторая. «Фермершу» отравили в тюрьме по приказу Иностранного отдела НКВД СССР, тем самым опередив абвер, который хотел допросить советскую шпионку. Уставшая, измученная разведчица-шифровальщица вряд ли выдержала бы изощренные допросы опытных следователей. Плевицкая знала довольно много, могла вывести немцев на законспирированных советских агентов. О более чем странной смерти в Ренне русской каторжанки говорит такой факт: оккупанты эксгумировали труп «Фермерши».

Третья. Писатель, кинодраматург, полковник МВД Гелий Рябов, отыскавший под Свердловском останки расстрелянной венценосной семьи, утверждал:

В 1940 году немцы вошли во Францию и захватили каторжную тюрьму, в которой содержали Надежду Васильевну. В яркий солнечный день ее вывели во двор, привязали к двум танкам и разорвали. Служить советской госбезопасности всегда было небезопасно.

Владимир Набоков в основанном на реальных фактах рассказе придерживался иной версии: