Соловушка НКВД - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мишаткин cтр.№ 17

— Барон попросил приютить наших людей на Балканах, ждет ответа правительств Югославии и Болгарии, там должны вспомнить, какие в прошлом веке понесла Россия потери при освобождении их от турок. Пока за морем официально приняли лишь одну кавалерийскую бригаду генерала Барбовича. Алексеевцы и дроздовцы уезжают поодиночке и, как правило, во Францию, где их никто не ждет.

— А вы собираетесь ехать? — придвинулась к Кутеповой Надежда и услышала, что генерал покинет Константинополь одновременно с казаками 1-го армейского корпуса, для местожительства наметил Берн.

Плевицкая внимательно прислушивалась к разговорам мужчин, в первую очередь супруга, и размышляла:

«Выпил достаточно, не меньше других, а мыслит трезво… Отчего вздрогнул, когда услышал о перебазировании частей в Европу? Напрягся, кончик носа побелел… Может, желает вернуться к командованию и посему обхаживает Кутепова? А говорил, что по горло сыт армейской службой. Зачем вступает в споры, критикует барона? Желает не отстать от других, понравиться Кутепову, польстить, влезть в доверие?.. Мало говорит, больше слушает, мотает себе на ус, будто старается выведать какую-то тайну».

Плевицкая знала, что среди белого воинства нашлось немало таких, кто перешел на сторону красных, вступил в их армию. Закралось нелепое подозрение.

«Помнится, Брусилов в свое время подписал позорное обращение к русскому офицерству, из-за которого от него отвернулись друзья, даже родственники. Коля его хорошо знал. Неужели муж разочаровался в белой идее, считает борьбу с красными бесперспективной, работает на врагов, а разведчикам хорошо платят…»

Об этом не хотелось думать, в то же время Надежда не могла забыть, что они живут не по средствам. Попыталась себя успокоить:

«Ничего ужасного, что умалчивает об источниках доходов. Было бы несравненно хуже и обиднее, если б скрывал карточные долги или связь с любовницей. Коль ведет двойную жизнь, служит и белым и красным — у первых ворует секреты и продает вторым, долго таиться не сможет, рано или поздно откроется…»

5

Это стало ритуалом — после завтрака Скоблин благодарил за угощение, целовал Надежду в подставленную щеку и уходил по делам. Деятельный, не умеющий бесцельно проводить время, он все доводил до конца. С сослуживцами, однополчанами был тактичен, не срывался на крик или ругань, был настойчив, требователен. С мужчинами тверд, с дамами галантен. Все хвалили генерала за обязательность, дамы заглядывались на поджарого бравого мужчину, завидовали певице, ее удачной партии.

Надежда не сидела сложа руки. Договаривалась с портнихой о новом наряде, хлопотала за неимущих, бездомных, устраивала их на работу, одаривала сирот игрушками, трудилась в благотворительном фонде, но главное, большую часть времени тратила на концертную деятельность. Собрала небольшой оркестрик (двое музыкантов имели диплом Петербургской консерватории, скрипач в свое время солировал в симфоническом оркестре), заказала аранжировку патриотических песен.

Как-то из-за болезни двух оркестрантов и ухода в запой третьего отменила репетицию, вернулась домой раньше обычного и, к удивлению, увидела на пороге мужа.

Скоблин не ожидал встретить жену в неурочный час, смутился, но быстро взял себя в руки, сыграл беспечность, сказал, что встретил давнего доброго друга:

— Не виделись с девятнадцатого. Последний раз беседовали в Царицыне. Был председателем полкового комитета, в Царицыне служил комендантом пригородной станции…

Что еще говорил Николай, Плевицкая не слушала.

«Хорошо, что застала с приятелем, а не с подругой. Было бы до слез обидно узнать, что в самом начале семейной жизни супруг завел любовницу».

— Где Изида?

— Отпустил, — доложил Скоблин. — Служанка закончила все дела, стала не нужна, к тому же мешала беседе с приятелем.

«Чем помешала, ни слова не зная по-русски? — хотела, но не спросила Надежда. — Я изъясняюсь с ней с грехом пополам по-французски…»

Желая польстить жене, Скоблин сказал, что приятель был на одном ее концерте, с той давней поры хранит программку, имеет несколько граммофонных пластинок с записью романсов.

В столовой в нос ударил запах табака, точнее, дыма. Надежда недоуменно посмотрела на мужа: Николай прекрасно знал, что она не позволяет курить дома. Только Скоблин собрался повиниться за гостя, как перед Плевицкой предстал высокий, с маленькой бородкой на остром подбородке, с проницательным взглядом приятель мужа. Генерал не успел представить его, как гость вытянулся по стойке «смирно», щелкнул каблуками:

— Ковальский Петр Георгиевич, к вашим услугам!

— Разница в возрасте не стала помехой, мы сдружились, — добавил Скоблин. — Раньше меня получил погоны поручика, чему, признаюсь, завидовал.

— Но затем ты, Коля, пошел в гору семимильными шагами, — рассмеялся Ковальский. — А я понял, что армия не моя стихия. Безмерно рад, что друг обрел счастье с талантливейшей из русского артистического мира. Должен носить на руках такую жену, сдувать с нее пылинки и славить Господа за то, что познакомил и соединил со столь обворожительной женщиной.

— А вы дамский угодник! Так и сыплете комплиментами, — рассмеялась Плевицкая.

Ковальский понравился сразу, но Надежда затруднялась сказать чем, просто почувствовала полное доверие к Петру Георгиевичу.

«Зачем врут безбожно, будто знакомы давно, дружат чуть ли не с пеленок? Их связывает не прошлое, а иное, вопрос — что…» — думала Плевицкая, когда Ковальский продолжал расточать комплименты. В ответ на восторженные слова пригласила на концерт.

Ковальский опечалился.

— К сожалению, этой ночью покидаю Константинополь. Но в самое ближайшее время вновь появлюсь и тогда не премину насладиться пением. В будущем надеюсь увидеть на сцене во всем блеске, и не где-нибудь, а в парижской «Гранд-опера», миланской «Ла Скала»!

— Те сцены не для меня, я камерная певица, вернее, эстрадная.

— Есть певцы оперные, салонные, вы же истинно народная. Лучшие театры мира ждут вас. Между прочим, господа Шаляпин и Собинов удостоились почетного звания народного артиста республики.

«Заслужили, — порадовалась за старших товарищей по искусству Плевицкая. — И я бы получила подобное звание, останься на родине».

Ковальский сыпал новостями.

Слушая и наблюдая за ним, Надежда отметила, что гость разговорчив — за словом в карман не лезет, ловко прячется под невидимой маской. Не было сомнений, гостя и мужа сдружило какое-то важное дело.

Ковальский вспоминал, как в родном доме на почетном месте, на тумбочке стоял граммофон с трубой, имелось много пластинок, среди них напетые Плевицкой — соловушкой русской эстрады.

— По воскресеньям вся семья усаживалась вокруг граммофона. Отец крутил ручку — заводил пружину, ставил на диск пластинку, и мы часами слушали…

Плевицкая тактично не поинтересовалась, что гостя (кроме встречи с мужем) привело в Константинополь, отчего быстро уезжает — любопытство было неуместным. Когда ужин завершился, Ковальский вопросительно взглянул на генерала, Скоблин кашлянул в кулак, Плевицкая поняла без слов, что мужчинам нужно переговорить наедине, собрала на поднос посуду, унесла в кухню.