Последствия - читать онлайн книгу. Автор: Ридиан Брук cтр.№ 18

– А что, если мы не найдем пустой дом? – спросил Отто.

– Тогда будем побираться у томми. – Ози нетерпеливо вздохнул. – Эрнст, ты с нами?

Эрнст кивнул.

– Зигфрид?

Зигфрид поднял руку.

– Дитмар?

Дитмар не слушал. Пальцы его скользили по тонкой резьбе на упавшей запрестольной перегородке, изображавшей жизнь Иисуса в четырех сценках: рождение, крещение, распятие, воскрешение. Поглаживая белый гранит, он как будто пытался расшифровать историю, рассказанную в холодном камне. На Дитмаре был спасательный жилет со свистком и болтающимся фонариком, которым он и пользовался сейчас, чтобы получше рассмотреть работу. Оторванная от алтаря взрывом, перегородка упала на пол и раскололась почти пополам. Ози ждал одобрения Дитмара, который хотя и тронулся рассудком и частенько нес несуразицу, но был во многих отношениях полезен, выглядел старше остальных и хорошо ориентировался в городе.

– Дит?

Дитмар никак не мог оторваться от чудесной резьбы.

– Что это значит? – пробормотал он, водя пальцем по фигуре Христа.

– Это Иисус Христос, – сказал Отто. – Спаситель.

Объяснение встретили молчанием, отчасти почтительным, отчасти несогласным.

Дитмар направил тусклый луч на сцену крещения.

– Почему у него птица на голове? – Сидя на корточках, он начал раскачиваться. – Зачем она здесь?

Отвечать полагалось вожаку. Ози посмотрел на зависшего над головой Спасителя голубя и, собрав перемешавшиеся в голове фрагменты историй, которые рассказывала мать, слепил из них нечто свое.

– Иисус жил в лодке со всякими животными. Но больше всего любил птиц. Особенно воробушков.

Дитмар перешел к сцене с Иисусом на кресте и разволновался еще сильнее.

– Почему они его убивают? Почему они его убивают?

– Уймись, Дит! Это же не взаправду.

– Почему они его убивают? Почему?

– Он был еврей, – сказал Зигфрид.

– Он был еврей. Он был еврей, – повторил Дитмар, и это, похоже, немного его успокоило. – Он был еврей. Он говорил с животными. Он жил в лодке.

– Мой отец дал мне германское имя, а не христианское, – сообщил Зигфрид. – Он сказал, что христиане слабаки.

– Томми – христиане? – спросил Эрнст.

– Томми верят в дерьмократию. И виндзорского короля, – заявил Ози, которому не терпелось передислоцироваться на новое место.

– Разве томми можно доверять? – возразил Зигфрид. – Они то убивают нас, то раздают шоко.

– Да хватит уже болтать! – раздраженно воскликнул Ози.

Во время огненного смерча он надышался дымом и пылью, из-за чего у него теперь были слабые легкие и появилась странная хрипотца в голосе. Томми стерли с лица земли его дом и заживо сожгли соседей, но осевшая в легких пыль от испарившихся мертвецов стала неожиданным подарком: хриплый рык пугал детей, склоняя их к безоговорочному послушанию, и развлекал или ужасал взрослых, которые охотнее, чем другим детям, давали ему всякое.

Он встал на свой чемодан:

– Я знаю, лучше любого из вас знаю, что сделали Темные Ангелы томми своим огненным смерчем. Я видел все сам, и у меня тогда чуть глаза не закипели. Эта картинка всегда в моей голове, так что мне не надо даже на Айнплац ходить. Я вижу, как падают стены домов. Я вижу, как летит по воздуху и разбивается в щепки пианино. Все это у меня в голове. Иногда эти картинки возникают сами собой. Но я их не хочу. Есть и другие. Вроде Генриха Пятого и Волшебника страны Оз. Томми не такие уж плохие. Я знаю, что они ездят на здоровенных, ни на что не годных машинах. Но у них есть и хорошие вещи. Не надо притворяться – как раньше уже не будет. “Хайль” через каждые четыре секунды. Теперь можно говорить все, что хочешь, и не надо бояться, что кто-то шарахнет тебе по башке или накатает донос. Это и называется дерьмократией. А еще томми про все шутят. Даже про яйца фюрера.

Эрнст громко рассмеялся, но другие только переглянулись. Такие заявления и теперь считались богохульством.

Ози спрыгнул с чемодана и выпрямился:

– Здесь я болтаться не собираюсь. Пошли.

– Я не хочу уходить, – сказал Отто. – Мне нравится в Божьем доме.

– Можешь оставаться, где хочешь, но мы захватим особняк с ванной и постелью, такой мягкой, что на ней ты как будто на небе. Мне осточертели ямы. И зоопарком я сыт по горло. И церковью. Мы скоро заживем, как сам кайзер.

Столь яркое пророчество убедило Отто. Ози разворошил последние угли и быстро их затоптал.

– Кто со мной?

Первым поднялся Эрнст. Зигфрид натянул шапку и кивнул:

– Пошли найдем эту чертову ванну.

Дитмар наконец оторвался от перегородки и завел новую песенку:

– Пошли найдем эту чертову ванну!

Осень перешла в зиму, но и укорачивающиеся дни тянулись невыносимо. Льюис допоздна работал, прислуга прекрасно справлялась с домашними делами, и у Рэйчел оставалось слишком много времени для себя. Словно предвидя такую ситуацию, Льюис предложил жене возобновить занятия музыкой. “Я бы с удовольствием тебя послушал”, – сказал он и добавил, что это “пошло бы ей на пользу”. Он всегда с большим энтузиазмом поддерживал увлечение Рэйчел, всегда слишко уж высоко оценивал ее успехи, но она знала, что его главное желание – отвлечь ее от “бесполезных мыслей”. И вот теперь каждое утро, пока Эдмунд занимался с герром Кенигом, учителем, которого Льюис нашел в одном из лагерей для беженцев, Рэйчел играла на салонном “Безендорфере”.

Столь совершенный инструмент – мечта всякого музыканта, но не все было так просто. После смерти Майкла она вообще ни на чем не играла. Старший сын был очень способным учеником, и рояль больше чем что-либо еще ассоциировался у нее с ним. Сын вечно крутился возле старенького “Норбека” (на который скопить удалось с огромным трудом), снова и снова просил исполнить жутковатого “Лесного царя” Шуберта с его грозной, настойчивой нотой и трагическим финалом, историю больного мальчика, который просит отца скакать быстрее, потому что его преследует Лесной царь.

Решив начать с чего-то легкого, Рэйчел выбрала “Девушку с волосами цвета льна” Дебюсси, но, дойдя почти до половины, остановилась. Слишком тяжело. Прислонившись лбом к крышке, она попыталась взять себя в руки. Ей нужна новая музыка. Как там сказал Льюис в отеле “Атлантик”? “Этой стране нужна новая песня”. Она заглянула под сиденье стула, в ящик для нот, сама не зная толком, что ищет. Листков было множество: прелюдия Баха (слишком знакомо), обманчиво коварный ноктюрн Шопена (слишком меланхоличен) и даже ее любимая соната Бетховена – его последняя (слишком трудная).

В начале каждой партитуры стояла чернильная подпись “К. Люберт”. Если предыдущая хозяйка дома исполняла все, что подписала, то она была не просто любительницей, потому что для всех этих вещей нужна потрясающая техника. Мысль эта пробудила в Рэйчел не только любопытство, но и состязательный дух. Она тут же представила, как Клаудиа Люберт сидит за piano, исполняя божественную и сложную 32-ю сонату Бетховена перед гостями, составляющими цвет германского общества, – художники, поэты, архитекторы, высокие военные чины. В этой фантазии призрачная соперница была самим совершенством: блестящая пианистка, достигшая баланса между экспрессией и сдержанностью, принимающая восторженные аплодисменты с невозмутимой отстраненностью. Сцену эту Рэйчел представляла с предельной ясностью, за одним исключением – лица пианистки.