Соседская девочка (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Денис Драгунский cтр.№ 30

Поэтому он с равным удовольствием трахает утонченную курящую эстетку, чистую и романтичную дворянскую дочку, глупенькую проститутку и потную краснорукую кухарку. Главное, чтоб молоденькая была, свежая и упругая.

Так что мы смело можем назвать Ивана Алексеевича Бунина классиком «мужской прозы».

– Ты мне очень нравишься. Но я давно знаю и уважаю твоего мужа. И еще, прости меня, я люблю свою жену.

– А я их ненавижу! Обоих! И своего мужа, и твою жену!

– За что?

– За то, что они мешают нам быть вместе. Но я с ними разберусь!

КДР – это «Кровавый Дамский Роман». Хочу написать книгу, где женщины убивают мужей и соперниц. Но навряд ли смогу. Мне не хватает внутренней свободы, чтобы писать вот так:

«Леокадия неслышно вышла из-за портьеры и невольно залюбовалась роскошным телом Аглаи, которая спала обнаженной, раскинувшись на резной ампирной кровати с крылатыми золочеными сфинксами вместо ножек. Грудь Аглаи вздымалась, ее ресницы вздрагивали. Наверное, она видела сладостный сон. Наверное, как раз в этот миг ей снился Филипп, его нежные и могучие ласки. Бедра Аглаи раздвинулись, ее лоно затрепетало. Леокадия подошла на два шага ближе, усмехнулась и подумала, что через секунду это прекрасное, пышущее негой тело, ласкать которое мечтали сотни мужчин, – оно превратится в остывающий труп, который потом брезгливо нарядят и спрячут в узкий деревянный ящик. А эти вожделевшие его мужчины скучной чередой, сухо кланяясь и отводя глаза, пройдут мимо него во время траурной церемонии… Леокадия облизнула пересохшие губы, достала из-за корсажа дамасский кинжал, наметила точку – родинку над левой грудью – и, скользнув пантерой к постели, взмахнула тускло блеснувшим лезвием…»

Конечно, можно постараться.

Но я боюсь, что вот две-три странички смогу так написать, а потом, против собственной воли, начну подпускать серьёзу. Философии, морали, искусства, политики. Реалистического пейзажа. Социальной достоверности.

И всё развалится к черту. Внутренней свободы нет у меня, я же говорю.

Одна замечательная русская-советская писательница говорила – лично мне говорила (хотя, может быть, она то же самое кому-то еще говорила или даже где-то публиковала; однако мне она это говорила на прогулке по дачным аллейкам):

«Для кого я пишу? Я пишу для несчастных, бедных, замученных личными неудачами женщин, по большей части одиноких. Вот представь себе такую женщину: ей за тридцать, но до пятидесяти. У нее был неудачный опыт интимной жизни: то ли она выгнала мужа-изменника или мужа-бестолочь, так и не родив ребенка; то ли она была любовницей какого-то женатого мужика, который морочил ей голову до тех пор, пока то ли сам не сдох, то ли ее не бросил из-за морщинок или лишнего веса, который она набрала от тоски, которую так хорошо заесть сдобной булкой со сладким чаем. У нее тяжелый опыт общения с родителями: мама и папа ее жалеют, но и презирают как неудачницу. У нее нет социальных ресурсов, то есть хороших верных и сильных друзей. Она работает на скромной должности, у нее нет служебно-карьерных перспектив, потому что она не кандидат наук, не “общественница” (sic! это было еще в советское время) и, как я сказала раньше, у нее нет поддержки влиятельных друзей. Она мало зарабатывает. Работает инженером в какой-нибудь дурацкой конторе: “Мосстроймеханизация-5”. Живет в Сукине-Выкине в однокомнатной квартире на пятом этаже хрущевки. Таких женщин очень много! Достаточно, чтобы проглотить тиражи моих книг. И вот, мой дорогой, – продолжала эта замечательная писательница, – эта женщина возвращается домой с работы. От работы до метро 20 минут пешком или три остановки на автобусе. На метро ехать на другой конец Москвы. Если она работает в Алтуфьеве, то живет непременно в Ясеневе, и наоборот. От метро до дома – еще три остановки, и потом через дворы пешком. Но надо еще зайти в магазин за продуктами. Наконец, обессиленная всей этой тяжкой бессмыслицей, она возвращается домой, снимает свою неновую курточку и разношенные сапоги, сует в холодильник купленную еду, что-то готовит, пьет чай, умывается и ложится в постель.

Зажигает лампу у кровати и – И БЕРЕТ С ТУМБОЧКИ МОЮ КНИГУ И ПОГРУЖАЕТСЯ В МИР МЕЧТЫ…

Потому что в моих книгах описаны вот такие бедные, бестолковые, несчастные женщины – к которым в конце концов приходит счастье. Прежде всего любовь!»

И это принесло и до сих пор приносит писательнице успех.

Двое мужчин в ресторане. Оба за сорок, но до пятидесяти. Ну, или побольше, в ресторанном полумраке не видно.

Подвыпили. Пьяная искренность старых друзей.

Один рассказывает:

– Я ее сильно любил. На все был готов. Все бросить и уйти к ней. Я ей три раза делал предложение, и ни в какую. Хотя вроде бы любила. Ну, так. Иногда. В перерывах между мужьями. У меня с ней, ты будешь смеяться, почти ничего не было. Несколько раз. Четыре, если точно, и я всё помню. Каждый разик во всех подробностях, от и до, буквально… Сейчас иногда видимся. Вот честное слово: сердце бьется, когда я ее жду и вижу, как она к столику подходит. Видимся, как ты понимаешь, в кафе. В полгода раз. Подходит она, значит, к столику, на ходу пальто снимая… Страшная злая тетка. А я смотрю и обмираю от любви. Кошмар.

– Жалеешь? – спрашивает собеседник.

– О чем?

– Что не женился на ней. В смысле, что она тебе отказала.

– Ты что! Мы бы уже сто раз развелись и ненавидели друг друга.

– Почему?!

– Страшная злая тетка, я же сказал! Я бы не выдержал. Убежал бы. Или она бы меня прогнала. А так – я ее люблю. И она меня, кажется. Я счастлив. Давай-ка… Там осталось? Хоп. Как раз. Ну, ура! За что пьем?

– За счастье!

– За него, за него…

Два старика разговаривают в кафе за соседним столиком.

Один спрашивает:

– У вас на курсе училась такая Мариночка Лакситович, помнишь?

– Да, да. Конечно! Помню прекрасно. Какая красивая была девочка. Чудо просто, – романтически вздыхает второй. – Ангел. Редко такие лица бывают. И вообще такие девочки. Даже тогда редко были. А теперь – вообще таких нету. А ты-то откуда ее помнишь?

– Эх, мне ли не помнить… – так же элегически вздыхает первый.

– У тебя с ней что, роман был?

– Ну, – загадочно улыбается тот, – некоторым образом. Небольшой, но миленький романчик…

– Хм, – собеседник меняет тон. – Вообще-то она была, мягко говоря, доступная девушка. Давала практически всем. Хорошенькая, да. Но – давалка, страшное дело!