Иден вдруг накрыло ужасом и чувством сострадания: она поняла, что хотела сказать девушка.
Сейн обладала эйдетической памятью.
Если Иден, Хаск или Дел в своей жизни переживали какое-то ужасное событие, ощущения со временем тускнели — по крайней мере, отчасти. Сейн — иной случай. Всякий раз, когда она будет думать о событиях этого дня, они будут проноситься у нее перед глазами — не в тумане далеких воспоминаний, а так, словно она видит их снова. И все из-за сделанного ею выбора.
— Ох, Сейн, — сказала Иден. — Мне так жаль.
Ей действительно было жаль девушку, но поделать она ничего не могла. Сейн была обречена нести эту ношу одна.
Они продолжали молча стоять, закатный свет и свечение лишайников окрашивали их лица в серебристые, серовато-белые оттенки. Иден смотрела на свою коллегу — на свою подругу, — и перед ее мысленным взором вставало доброе серое лицо Садори.
Они стояли так очень долго.
ГЛАВА 24
Когда Сейн и Иден вернулись, Халил ждала их. Воительница-каги лишь кивнула в сторону Иден, но к Сейн подошла и ласково положила руку ей на плечо.
— Ты, наверное, не голодна, — сказала женщина, — но мы приготовили кушанье. Любимое блюдо Садори — во всяком случае, нечто похожее. Посидишь с нами?
— Спасибо, — глухо отозвалась Сейн. — Почту за честь.
Иден посмотрела им вслед.
«Никто не ожидал, что будет так трудно, — подумала она. — Мы собирались отыскать источник и убраться отсюда. Но за все это время не продвинулись ни на йоту».
Подошел Наставник.
— Большинство из нас уже видели смерть в бою, — произнес он. — Теряли друзей, Сейн — нет. Но она справится. Она сильная.
«Отыскать источник и убраться отсюда».
Иден повернулась к Наставнику и кивнула;
— Надеюсь.
— Вушаны пригласили ее принять участие в шунрай — похоронной трапезе, — сказал он. — В память о мертвом каги готовят его любимую еду и ставят тарелку, чтобы его дух откушал вместе с ними.
— Некоторые любят еду, которую я бы ни за что не стала есть, — попробовала пошутить Иден.
Наставник хмыкнул:
— Это верно. Меня однажды пригласили на обед, где еда, которая не извивалась во рту, считалась недостаточно свежей.
— А где это было? — поинтересовалась Иден.
Наставник отмахнулся.
— Далеко отсюда, — только и сказал он.
— Далеко — это где угодно.
Он снова хмыкнул и направился к выходу.
Версио схватила его за рукав:
— Наставник?
— Что, Иден?
— Можно... с тобой поговорить?
Его добродушное лицо прорезали тревожные морщины.
— Конечно, — ответил он. — Пошли пройдемся.
Они зашагали вместе. Иден молчала, думая, как бы лучше завязать разговор.
— Ты говорил, что между нами много общего, — сказала она наконец.
— Говорил, но я не сомневаюсь, что отличий между нами не меньше. Всегда хочется верить, что тот, кем ты восхищаешься, похож на тебя, даже когда на самом деле это не так.
— Ты мной восхищаешься? — От неожиданности Иден на мгновение остановилась, глядя на собеседника.
— Ну да, — ответил Наставник. — Посмотри на себя. Сколько тебе лет, двадцать один? Двадцать два? И посмотри, чего ты достигла. Лучшая в своем классе, пилот СИД-истребителя, даже взрыв «Звезды Смерти» пережила. И при всем при том ты нашла в себе мужество, чтобы усомниться в своих убеждениях. Проверить их на вшивость. Не каждый заходит так далеко в самоанализе. Жаль, я не знал, что Эйзен — или как там его звали — был имперским агентом, но одно доброе дело он сделал: привез к нам тебя.
Иден захлестнули противоречивые чувства. С одной стороны, Наставник, с которым она познакомилась лишь недавно, признал ее достижения — пускай одно из них и было фальшивым — и не поскупился на похвалу. Как этот чужой человек мог быть о ней более высокого мнения, чем родной отец?
— Ты упоминал о нареченной дочери, — неожиданно для себя сменила тему она. — А своя семья у тебя была?
На его красивом лице проступила печаль.
— Мне не слишком везло в любви, — ответил Наставник. — Точнее, мне посчастливилось встретить на своем пути многих удивительных женщин, но знаком я был с ними очень недолго. Да, когда-то у меня была семья. В Империи. Жена, которую я любил, и дочь, чья улыбка для меня была всем на свете. Теперь ты понимаешь, что я имею некоторое представление о том, каково это — покинуть тех, кого любишь. Стать беглецом... или перебежчиком, если угодно. Но теперь... — он махнул рукой в сторону лагеря, — моя семья — это «Мечтатели». Другой у меня нет. Поэтому я всеми силами должен заботиться о них.
— И делиться с ними своими знаниями, — предположила Иден.
— Как делаешь и ты. Как делают кати и Стейвен. Мы — семья, и при всех разногласиях мы держимся вместе и работаем дружно.
— Временами, — сказал Стейвен, делая длинный глоток, — мне хочется запихнуть Наставника в корабль и отправить гоняться за дикими каранаками. — Он передал бутылку Гидеону.
Хаск тоже выпил. Утром Иден сначала прошлась с Сейн, а потом удалилась с Наставником. Сейн вернулась и сейчас сидела между каги, как будто их семья удочерила ее. Похоже, она держала фронт на своем участке. Дел и чадра-фэн куда-то ушли по своим делам.
Прежде чем выйти с Наставником, Иден выразительно посмотрела на Гидеона, и он воспринял это как приказ продолжать подбивать клинья к Стейвену. Что его устраивало. Стейвен лейтенанту весьма импонировал, и просто сидеть в его компании было крайне весело. Сидеть и задавать направление беседы.
— А что мешает так поступить? — спросил Хаск, возвращая бутылку лидеру партизан.
— Не могу, как ни досадно, — прорычал тот.
— Но ты же лидер?
— Да, ранкор подери, я лидер, потому-то он у меня и не участвует ни в каких вылазках. Иначе могут возникнуть проблемы.
Это была уже третья бутылка за вечер, и, хотя Гидеон пить умел, алкоголь все-таки действовал ему на мозги. К счастью, на мозги Стейвена он действовал еще сильнее. Язык у лидера партизан немного заплетался, и он сделался словоохотливее, чем обычно.
— Почему из-за него могут быть проблемы?
— Кто-то может его узнать, и тогда все полетит нерфу под хвост, — с легким раздражением ответил Стейвен, как будто Гидеон должен был и сам это прекрасно понимать.
Итак, Иден оказалась права. Приходилось признать, что она редко ошибалась. Наставник действительно важная птица — или был ей когда-то. «Все полетит нерфу под хвост». Что Стейвен имел в виду?