– Если мы когда-нибудь снова встретимся лицом к лицу, я расплющу тебе уши своей тростью – если смогу найти подходящую, – сказал Доэни.
По левой щеке Викомб-Финча скатилась слеза. Стереотипы появляются, чтобы над ними смеяться, но можно ли их игнорировать? Может, они играли в эту игру, чтобы не забывать ошибки прошлого – зонтик против трости, нелепость против нелепости. Викомб-Финч вздохнул, и ему показалось, что он услышал эхо этого вздоха от Доэни.
– Я нарисую перед Стоунером картины сахарных фей из Ирландии, – сказал Викомб-Финч, – но этот твой О'Доннел, по-видимому, просто тот, кем он себя называет.
– Молекулярный биолог – это молекулярный биолог, – сказал Доэни. – Мы бы воспользовались услугами даже самого Иисуса, Марии и святого Иосифа, если бы они у нас появились.
– У О'Доннела есть какие-нибудь документы? – спросил Викомб-Финч, как только эта мысль пришла ему в голову.
– Тот дубиноголовый, который командовал отрядом, встретившим его, выбросил его паспорт.
– Выбросил?
– Через плечо в море. Теперь исследовать нечего, чтобы определить, подделка ли это.
– Дое, я думаю, иногда мы становимся жертвами зловредной судьбы.
– Будем надеяться, что для равновесия существует и доброжелательная судьба. Может быть, это группа Бекетта.
– Кстати, Дое, Бекетт и его люди думают, что теория замка-молнии, наверное, путает нас, заводит на боковую тропинку в саду, так сказать.
– Интересно. Я передам это.
– Жаль, что у нас нет ничего более существенного для тебя.
– Уай, мне только что пришла в голову мысль. Почему бы тебе не свести Стоунера с Бекеттом? Блестящий американец, объясняющий тонкости удивительного научного исследования неинформированному политику.
– Это может быть интересным, – согласился Викомб-Финч.
– Это может даже зажечь какие-нибудь новые идеи у Бекетта, – сказал Доэни. – Это иногда происходит, когда объясняешь что-нибудь несведущим людям.
– Я подумаю над этим. Бекетт, если разойдется, бывает довольно красноречивым.
– Я бы хотел сам поговорить с Бекеттом. Не мог бы он присоединиться к нам во время одного из таких разговоров?
– Я устрою это. Хаппа тоже?
– Нет… только Бекетта. Может быть, Хаппа позднее. И пожалуйста, подготовь его к тому, что это будет глубокий допрос, Уай.
– Как я сказал, он вполне красноречив, Дое.
Некоторое время между ними была тишина, заполненная шумами, потом Викомб-Финч сказал:
– Я составлю рапорт об их идеях, связанных с теорией замка-молнии. Мы сразу же пошлем его тебе по факсу. В этом может что-то быть, хотя я особенно не надеюсь.
– Бекетту нужно, чтоб ему возражали, да?
– Это хорошо настраивает его. Не забудь это, когда будешь разговаривать.
– Его можно разозлить?
– Никогда не подает виду, но немного есть.
– Отлично! Отлично! Я покажу ему, на что я способен в травле американцев. А что касается этого вероятного Безумца, я дам тебе знать, если вода станет еще мутнее.
Викомб-Финч кивнул. Совершенно мутная вода будет, конечно, означать, что они убедились в том, что этот человек – О'Нейл. Он сказал:
– Еще один момент, Дое. Может оказаться, что Стоунер прибывает с тем, чтобы уволить меня.
– Если он это сделает, то передай ему, что он может обрезать телефонные провода.
– Ну вот, Дое. Ты не должен сжигать мосты.
– Я говорю серьезно! Мы, ирландцы, не относимся к вам, бриттам, как к обычным людям. Я не собираюсь тратить время, чтобы наладить еще один контакт в Хаддерсфилде. Так и скажи им.
– У нас ушла всего неделя на то, чтобы перейти к делу.
– В наши дни неделя – это целая вечность. Политики это еще просто не поняли. Это они нуждаются в нас, нам они не нужны.
– О, я думаю, что нужны, Дое.
– Мы останемся вместе, Уай, или все это проклятое сооружение рухнет. Передай Стоунеру, что я так сказал. Ну, до следующего раза?
– Как скажешь, Дое.
Викомб-Финч услышал щелчок прерванного соединения. Шум прекратился. Он положил трубку на место и глядел на свою холодную трубку рядом с телефоном. Что ж, слушатели получили сообщение.
«Доэни, конечно, на свой лад прав. Ученые заварили эту ужасную кашу. Во всяком случае, сделали свой вклад, этого нельзя отрицать. Плохая связь, плохое взаимопонимание с правительствами, невозможность воспользоваться той силой, которая у нас была, и даже разглядеть действительный характер силы. Когда мы делали ход, мы играли в те же самые старые политические игры».
Он взглянул на стену, заполненную книгами, не видя их. Что, если там в Ирландии действительно Безумец О'Нейл? Если можно будет придумать способ использовать его, то Доэни достаточно хитер, чтобы найти этот способ. Но спаси нас Бог, если не те, кому надо, узнают об этом «по ту сторону».
Викомб-Финч помотал головой. Хорошо, что этот человек в руках у Доэни. Он поднял трубку и снова зажег ее, думая об этом. До этого момента он не замечал, насколько сильно он стал верить в хитрые методы Доэни.
31
Если существует принцип, который был бы понятней прочих, то он заключается в следующем: в любом занятии, правительственном, или просто торговле, кому-то надо доверять.
Вудро Вильсон
«Все это время с проклятым янки, и никакой зацепки!» – думал Херити.
Был полдень, и они тяжелым шагом поднимались из следующей неглубокой долины, мальчик и священник шли несколько впереди. После драки в бане мальчик стал еще более замкнутым, его молчание еще углубилось. Отец Майкл смотрел неодобрительно. Все это было виной Херити.
– Все это вина этого проклятого янки!
– А священник ничуть не помогает.
– Янки устроил это нам – сделал из Ирландии гетто.
Херити никогда не считал себя сверхпатриотом – только типичным ирландцем, переживающим за столетия английской тирании. Он чувствовал племенную лояльность к своим людям и своей земле, родство душ. «В ирландской земле есть какая-то притягательная сила», – думал он. Это была память, которая жила в самой почве. Она помнила, и так было всегда. Даже если здесь не останется больше людей, все равно здесь что-то будет, сущность, которая расскажет, как когда-то по этой дороге прошли гэлы.
Отец Майкл беседовал с янки, не пытаясь его прощупать и не делая всего возможного, чтобы выяснить, не маска ли это, которую носит этот человек, скрывающая самого Безумца. Затаив черные мысли, Херити слушал.
– Теперь встречается больше развалин, – сказал отец Майкл. – Вы заметили?