Парижское эхо - читать онлайн книгу. Автор: Себастьян Фолкс cтр.№ 8

Правда в том, что хоть я и была потрясена Парижем, его красотой, россыпью кафе на тротуарах, деревьями, мостами и парящими над водой соборами и прочими прелестями, к которым ни один нормальный человек не смог бы остаться равнодушным, – несмотря на все это, мне было очень одиноко. Студенты-лингвисты держались вместе, и к тому же мне всегда казалось, что они ведут себя слишком инфантильно. Иногда я ходила в гости к одному знакомому мальчику-англичанину, который снимал комнату у пожилой француженки на авеню де ля Гранд Армэ, но этого не хватало, чтобы вырваться из социальной изоляции. А что до дружбы с местными – язык оставался слишком большим препятствием. Кое-как объясниться на ломаном французском по делу – это одно, но поддерживать светскую беседу в шумном баре – совсем другое.

Как-то вечером я неожиданно попала в Американскую библиотеку, и все изменилось. О библиотеке нам рассказал Джулиан, и, с его слов, это был настоящий рай, где мы, студенты, могли совершенно бесплатно найти все что душе угодно. К рассказу он добавил, что как раз в тот вечер проводит там мероприятие. Никаких особых дел у меня не было, и я решила сходить. Там я познакомилась с мужчиной, который положил конец моему вынужденному отшельничеству, но цена оказалась так высока, что даже десять лет спустя я по-прежнему расплачивалась по счетам. На протяжении нескольких месяцев мои письма домой переполняла эйфория. А потом я перестала писать.

Когда в июле я наконец вернулась, родители пришли в ужас: я похудела почти на десять килограммов. Скрепя сердце я согласилась на еженедельные встречи с доктором Павин – психотерапевтом, которая верила, что все мои проблемы уходят корнями в детство. Но ни мамино сочувствие, ни ободряющие отцовские похлопывания по плечу – ничто не могло заставить меня открыться. Правда, как-то раз в начале выпускного курса в колледже я всю ночь проговорила со своей соседкой по общежитию и лучшей подругой Жасмин Мендель. Но даже наедине с близким человеком я так и не смогла выразить словами всю глубину своего несчастья. Мне просто не с чем было сравнивать: ничего подобного никогда не случалось ни со мной, ни с теми, кого я знала. Поэтому я решила, что лучше всего спрятать свои чувства под замок и попытаться думать о чем-нибудь другом. Моя мать тогда жаловалась, что я от нее «отдалилась». А я не могла ей объяснить, что, если ты попал в ситуацию, в которой чувствуешь себя совершенно беспомощной, выжить можно, только цепляясь за привычное, за рутину, с которой ты худо-бедно справляешься. И цепляться придется до самого конца.

Все это время – и в долгие месяцы одиночества, и чуть позже, в дни мимолетного экстаза – Джулиан маячил где-то на горизонте. Для многих, но не для меня, его присутствие было куда более заметным. Его нельзя было назвать красавцем, к тому же он всегда вел себя по-британски сдержанно, и тем не менее многие студентки были в него влюблены. Так бывает. С одной стороны, он был настоящий профессионал, с другой – состоял в счастливом на первый взгляд браке с француженкой по имени Сильви, которая приходила в университет на официальные мероприятия и иногда – на лекции. Устроившись где-нибудь с сигаретой, она сидела со скучающим, хотя и дружелюбным видом и постоянно проверяла сообщения в телефоне. Парням-студентам Джулиан тоже нравился, потому что держался с ними на равных и был не прочь поговорить не только о кино, но и о футболе.

Во время учебного года Джулиан часто приглашал студентов на обед, и мы собирались в небольшом кафе на бульваре Распай. Нам он заказывал кувшин «кот-дюрон», но я отказывалась – мне не нравилось пить вино посреди дня. Для себя он почти всегда брал кружку разливного пива и яйца с анчоусами под майонезом. Однажды, посмотрев компанией какую-то студенческую пьесу, которую давали неподалеку от Парижской биржи, мы с ним оказались в кафе вдвоем. Я тогда ужасно опозорилась, перепутав слово «онгле», означавшее разновидность стейка, о которой я никогда прежде не слышала, и слово «англичанин» – по-французски они звучали для меня совершенно одинаково. Джулиан весь вечер подтрунивал над моей излишней серьезностью и называл меня «миссис Джеллибай» – в честь героини Диккенса, которая была одержима желанием помогать африканской бедноте. Под конец он даже поинтересовался, не была ли я новообращенной христианкой.

Несмотря на разное чувство юмора, я понимала, что Джулиан никого не пытался обидеть; к тому же мне нравилось, как он обходился со студентами. Иногда мне кажется, что уже тогда я замечала в его поведении какую-то напряженность и смутную меланхолию – признаки того, что огромная квартира в Шестнадцатом округе, очаровательная жена и контракт с издательством не приносили ему должной радости. Но скорее всего я это просто придумываю, поскольку в двадцать один год я была слишком поглощена собственными чувствами, чтобы думать еще о ком-то, тем более о человеке старше меня и в социальном плане намного более благополучном.

Забравшись в ванну, я намылила голову, размышляя о том, как ужин с Джулианом поможет мне заново влиться в ритм парижской жизни. Я решила доказать, что стремлюсь к этому, поэтому остановила выбор на черном шерстяном платье. К нему надела тяжелые ботинки, кожаный бомбер и серебристое ожерелье. На мгновение мне показалось, что я переборщила – «рок-звезда возвращается». Но потом решила – пусть, главное, что в этом наряде я чувствую себя уверенно.

Когда я добралась до станции метро, время еще оставалось, поэтому я пошла прогуляться по шумной улице. Возле входа в метро со стороны Страсбургского бульвара я заметила группу китаянок средних лет с хозяйственными сумками наперевес. Они стояли парочками, прислонившись к перилам, и ловили взгляды одиноких мужчин. Своеобразная извращенная версия семейной жизни: отведи меня домой и заплати за секс, но между нами ничего не будет, если ты не поможешь мне дотащить сумки.

Поднимаясь вверх по рю дю Фобур-Сен-Дени, я вдруг поняла, что улыбаюсь – от того, насколько непохож был этот квартал на Шестнадцатый округ, с его бескрайними просторами из гладкого камня, среди которых навсегда затерялось брачное гнездо Джулиана. На металлических ставнях магазинов толстым слоем лежали узоры граффити; когда-то давно, еще ребенком, я впервые увидела такие же в нью-йоркской подземке – тогда они привели меня в ужас. Я шла по очень старой улице, которая, застряв во времени, так и не приобрела современный облик. Ее оживляли лишь курильщики, дымившие на тротуарах рядом с барами. По пути мне встретилось несколько почти одинаковых заведений, но среди них я так и не нашла «Мориссет». Спустя минут десять я окончательно убедилась, что проглядела нужную вывеску. Вернувшись тем же путем, я наконец заметила красный навес, под которым виднелась надпись: «Ле Мари 7».

«Мориссет», «Мари Сет ^[11]»… Ну конечно. Как типично, с моим-то французским. Внутри, кажется, все посетители были не старше двадцати трех лет, и почти все играли в настольный футбол. Джулиан сидел недалеко от входа. Когда он вернулся с напитками, я извинилась за опоздание и объяснила, что запуталась в названиях.

– Я впервые приехала сюда в девяносто шестом – тогда Аланис Мориссет была очень популярной, – сказала я. – Мы на повторе слушали Jagged Little Pill.