— Все было не так, — вмешалась Фей-Фей. — Айне проживала глубокую и искреннюю любовь с первым братом, но отец был против их свадьбы, а потом второй брат коварством заставил ее согласиться, и она предпочла смерть, чем жизнь без любви, — закончила она торжественно.
— Легенда об Айре и Каяле действительно часто интерпретируется подобным образом, но то, что стало историей за давностью лет, в архиве — это пятый стеллаж справа, юная леди.
Трагедия в том, что проиграли все — Айре выбрала иной путь, шагнув в пропасть. Младший Каял был слишком слаб, чтобы удержать власть и женщину, а первый министр потерял больше всех — лишился и дочери, и статуса, и в итоге клановых территорий.
— Это коварство старшего брата привело всех к трагедии!
— Коварство или ум? — Старичок снова поправил очки. — Желание сохранить целостность Клана и приумножить богатство — это коварство? И потом, старший Каял действовал строго в рамках закона, использовав поправку в разделе «О брачных положениях», которую, кстати, не отменили до сих пор.
Фей задумчиво молчала. Таких глубин в изучении Ц-зина не знала даже она.
— Это же просто красивая песня-легенда…
— Совсем недавно, около половины столетия назад этот метод из «свадьбы дочери» использовали повторно. Восточный предел. Случай так и назвали — прецедент Айне-Каяле, второй стеллаж в архиве, — добавил старичок. — Все мы когда-нибудь станем просто делом в архиве, юная леди. Если будем достойны быть упомянутыми.
Фей-Фей открыла рот, чтобы спросить что-то ещё, но тут прозвучал гонг, пропел горн, и распорядитель зычным голосом бодро объявил имена победителей в третьей дисциплине — искусство стихосложения.
Пушистик Костас занял в общем зачете первое место. Сомневаюсь, чтобы ему подсуживали, он откровенно хорош в том, что делает, не раз и не два он декларировал свои новые душещипательные вирши в классе. Мантию в этот раз Садо не выделил никому, хотя я была абсолютно уверена, что ее получит цыпа. Видимо учитывая, что Садо сам в первую очередь поэт, требования к этому виду искусств у него значительно жестче, чем к остальным.
На сцену мы поднялись вместе. Марша демонстративно игнорировала и меня, и, что самое странное — Хейли, полностью отрешившись от происходящего. Не прозвучало даже привычного — дура. Я почти начала беспокоится за Фейу.
Трибуны лениво похлопали, Садо сказал вступительное слово, и мы шагнули к столам, на которых уже были приготовлены чистые свитки и кисти.
Слово-образ, выбранное для квалификации, было — Дом. Фейу начала писать сразу, не задумавшись ни на мгновенье, элегантно выписывая кистью сложные символы. Проекция песочных часов над Ареной послушно отсчитывала время — ровно пять мгновений будут бесшумно падать песчинки.
Я помедлила, собираясь с мыслями — задание было очень простым. Наконец я оставила свой выбор на классическом произведении Ли Бо.
Мы закончили писать почти одновременно с Маршей, положив кисти на подставку. Фейу традиционно шла первой. Штатный маг щелкнул кольцами, и проекция большого чистого листа появилась над полем. Садо взмахнул рукой, и Марша с выражением, делая правильные интонационные паузы, начала декламировать стих.
Слова вспыхивали на проекции листа, как только были прочитаны, столбики появлялись один за другим, пока она не закончила читать, пока весь стих Вей Си, посвященный красоте родного дома, не появился на листе.
Скучно. И судьи явно разделяли мое мнение. Шесть огоньков совершенно лениво зажглись сбоку проекции работы Фейу — Марша легко прошла квалификацию.
— Леди, прошу, — распорядитель кивнул мне, и штатный маг, запитав плетения, связал чары с моей работой. Над Ареной снова вспыхнула проекция пока абсолютно чистого листа.
Судьи напряглись, трибуны притихли, и даже штатный маг и тот, стараясь не демонстрировать это слишком явно, быстро отшагнул подальше, спрятавшись за защитой судейской линии.
Все волновались зря. Ли Во писал хорошие, но совершенно обычные стихи. Классика в чистом виде. Мой голос, усиленный чарами, летел над Ареной, проявляя слова на листе:
Лёг у постели ясный ли лунный свет?
Иней ли белый — осени первый след?
Взор поднимаю — полной пленясь луной.
Взор опускаю — вспомнив про дом родной…
Когда я закончила — все молчали, и мне пришлось уточнить это отдельно.
— Я закончила, господа судьи.
Садо выдохнул и заметно приободрился, его розовый шарик силы вспыхнул первым сбоку проекции моей работы, опередив даже леди Фелисити, пока не зажглись все шесть цветных огоньков. Шарик Таджо вспыхнул самым последним.
— Леди успешно проходят квалификацию, — довольным голосом вещал толстяк в пурпурной мантии. — Вторая часть третьего искусства начнется сразу, без перерыва…
Вторым заданием было слово — верность. Именно на это понятие нам нужно было представить стих собственного сочинения, в идеале, продемонстрировав высшую степень таланта, сваять его прямо на ходу за десять мгновений. Ровно столько показывала проекция песочных часов, вспыхнувшая в воздухе с первым ударом гонга.
Ни за десять, ни за двадцать, ни даже за десять раз по двадцать мгновений я бы ни сваяла ничего. Это явно не моя стихия. Я прокручивала в голове строки стихов Садо, которыми болела вся женская половина целительского крыла. Томики стихов, припрятанные под подушками свитки, с обязательными ежевечерними чтениями. Хочешь не хочешь, а вся эта ересь плотно оседает в голове. И, если быть объективной, позднее творчество Садо обрело зрелость и глубину, пережив мятеж, бунт, восстание в Столице, Садо начал писать так, как будто жил последнюю декаду. И эта сила и жажда жизни отчетливо чувствовалась в его последних стихах, которые мне даже немного нравились. Самое сложное было отделить ранние стихи от поздних, чтобы не использовать то, что им уже написано на текущий момент, поэтому я решила ограничиться только самыми поздними работами.
Что может быть более мучительным, чем мысли, которые уже начали обретать форму в твоей голове, произнесенные чужими устами? Когда другой, точно используя метафоры, расскажет о твоих собственных переживаниях и чувствах?
Высветлит, проявив то, в чем ты не успел признаться даже себе самому? Я собиралась бить Садо его же словами, его же стихами, его же мыслями. Либо он признает, что стихи гениальны, либо соврет, так и не узнав, что отказал самому себе в праве быть признанным.
И что доставляло мне особенное удовольствие — это то, что он так и никогда не узнает, не поймет, почему эти строки будут звучать так знакомо, принося мучительное чувство узнавания своего.
Для слова Верность я выбрала стих Садо из любовного цикла. Я не знала, начал ли он уже оказывать внимание той леди, которая оказала такое влияние на его жизнь. Он через пять зим за один сезон написал сразу несколько поэтических сборников.
Любовь — топливо творчества, если огонь пылает горячо, можно спалить все вокруг дотла, либо направить жар в нужное русло. Садо любил замужнюю даму. Любил страстно и горячечно, любил так, что наши дамы рыдали, покусывая уголки подушек в отчаянии, что их кавалеры не способны на такое проявление глубоких чувств.