Никаких агрессивных намерений жители Ззуусса не проявили. Издали несколько громких воплей, а затем, словно по команде, бросили весла. «Рейнджер» медленно сближался с флотилией, и вскоре я разглядел, что дикари плачут. Самым натуральным образом плачут, и вытирают слезы, и размазывают то синевато-серое, чем раскрашены их лица.
Рада и Хуммель успели натренироваться и маневр швартовки выполнили безукоризненно. Я поднялся на борт спасательной шлюпки «Котлина» (узнать ее после многочисленных доработок с использованием материалов с «Жирафа» было трудно, но можно).
Человек, шагнувший мне навстречу от бронзовой пушки, не прослезился от встречи, а лицо его показалось смутно знакомым. Вживую я его не видел, только на снимках, – и, конечно же, не узнал бы сейчас, но шевроны и золотистые пуговицы с якорями, украшавшие кожаную одежду, заставили присмотреться повнимательнее.
Пригляделся и узнал окончательно, несмотря на шрам, появившийся на левой щеке, и на краску, измаравшую лицо и руки.
– Капитан Воронихин, полагаю? Я Сергей Чернецов, Институт Проблем Мирового океана. Мы за вами.
Капитан ответил сдавленным голосом, и стало ясно, что рыдания, которых его подчиненные не стеснялись, он попросту загнал внутрь.
– Семь лет… семь гребаных лет мы вас ждали…
* * *
На борту «Котлина», согласно судовой роли и пассажирскому свидетельству, находилось к моменту нападения триста пятьдесят два человека. После обстрела и абордажа уцелело триста двадцать девять (на самом деле на одного больше, если сосчитать спрятавшегося паспома Савича, но я не стал перебивать рассказ капитана этим маловажным уточнением). Специально хронофлибустьеры никого не убивали, кроме вице-президента Чернопольского. Остальные погибли либо от шальных ядер, либо от пуль в перестрелке, затеянной охранниками топ-менеджеров.
Итак, на Ззууссе осталось триста двадцать девять человек, пересаженных на спасательные шлюпки и надувные плоты. Пересаживались в большой спешке, понукаемые пиратами, и не взяли очень многого, что могло бы пригодиться позже… Впрочем, аварийные комплекты и шлюпок, и плотов оказались в порядке и помогли продержаться первое время.
А потом было много чего, – все подробности капитан Воронихин мог бы пересказывать мне до утра, и все равно бы не уложился. О приключениях «котлинцев» на Ззууссе можно написать многотомную сагу или снять сериал на несколько сезонов.
Был голод – страшный, лютый, на треть уменьшивший число уцелевших, прежде чем остальные научились готовить местную флору и фауну так, чтобы люди смогли усваивать пищу.
Были неведомые болезни – от которых не было иммунитета и не помогали земные лекарства, и была эпидемия самоубийств, после того, как стало ясно: они в чужом мире и обратной дороги нет…
Была война с флибустьерами, вскоре угодившими в схожее положение, – безжалостная, закончившаяся полным истреблением одной из сторон, но победы достигли ценой огромных потерь. Потом были две войны с теми полуразумными обитателями Ззуусса, что мы называли «головастиками», на них потерь случилось меньше, – появился боевой опыт и очень пригодилось захваченное на «Жирафе» оружие.
Было строительство форта, и разведывательная экспедиция, добравшаяся до океана, но так и не отыскавшая более сухих мест. Было приручение громадных травоядных земноводных, и схватки с хищными «жабозаврами», и… И все время работал радиобуй, посылая призыв о помощи на частоте 406 МГц, – казалось, что это превратилось в пустой и бессмысленный ритуал, в карго-культ, что помощь никогда не придет… Но она пришла. Хотя если учесть, насколько лучше знают Ззуусс люди капитана Воронихина и насколько лучше умеют на нем выживать, – еще большой вопрос, кто кому поможет. Их осталось пятьдесят семь: сорок пять мужчин и двенадцать женщин, плюс выжило девять детей из родившихся здесь. И эти люди казались мне выкованными из оружейной стали.
– Очень повезло, что батареи радиобуя продержались так долго, – сказал я. – Иначе вовек бы вас не отыскали в этих зарослях.
– Продержались? Как же… Разрядились через полгода. У нас тут, знаете ли, своя электростанция.
В тоне капитана сквозила нешуточная гордость. Я предположил:
– Ветряк?
Ничего другого, по моему разумению, они на болоте не могли слепить из дерьма и палок, – лишь какую-нибудь примитивную ветряную мельницу, чтобы вместо штатного дизеля приводила в движение аварийный генератор.
– Не ветряк. Пойдемте, покажу.
Он вообще с большой охотой показывал свое хозяйство, – крепость и все, что робинзоны смогли в ней создать и построить.
Назвав небольшое помещение «электростанцией», капитан ему польстил. Скорее это была аккумуляторная: стояли там два ряда больших и кособоких керамических сосудов, соединенных проводами. Свинцово-кислотные аккумуляторы, судя по неприятному запашку.
– А что используете вместо электролита? – спросил я.
Где они взяли свинец, не стал уточнять. Наверняка на галеоне был запас, – для изготовления пуль и прочих надобностей.
– Электролит – желудочный сок жабозавра.
Ну надо же, какая универсальная жидкость… В качестве маринада для мяса земноводных использовалась тоже она, – разрушала клеточные мембраны, делала пищу пригодной для усвоения, а заодно придавала блюдам из квакающей дичи такой вкус, что на праздничном обеде в честь нашего прибытия мне кусок в горло не полез.
Я не понимал, зачем капитан меня сюда пригласил. Не полюбоваться же, в самом деле, на горшки-аккумуляторы, и не подышать вонью желудочного электролита…
Угадал. Понизив голос, Воронихин спросил:
– На Земле действительно прошло не семь лет, а считанные дни после пропажи «Котлина»?
– Три недели без одного дня, – ответил я с исчерпывающей точностью, а сам подумал: «Послезавтра моя свадьба, а ничего не готово, и жених болтается ктулху знает где…»
– Значит, погибшим я еще не числюсь. Лишь пропавшим без вести… – сказал капитан явно не мне, просто рассуждая вслух. – Сын не вырос, не стал взрослым… И жена второй раз замуж не вышла. А у меня здесь новая жена, и мальчишки-близнецы, и дочка недавно родилась.
Да уж, ситуация… И не мне осуждать капитана, я ведь и сам во время своего долгого пути домой не удержался, оскоромился: больше года сожительствовал с шведской крестьянкой, а потом вообще женился на семнадцатилетней дочери генерала Баглаевского.
– Может, останетесь? – спросил я, подчеркивая интонацией, что вопрос задан не всерьез.
Однако капитан Воронихин, как мне показалось, несколько секунд размышлял над таким вариантом более чем серьезно.
Здесь он был вождем-самодержцем маленького племени, царем, богом и воинским начальником, – я видел, как стремглав бросались исполнять его приказания.
А что его ждало в покинутом мире? Для начала, надо думать, следствие по уголовному делу о гибели почти трех сотен человек. Причем всплывут кое-какие неаппетитные подробности (как я понял из намеков и обмолвок, во время первого, самого тяжелого голода дело доходило до каннибализма). И подданные, сейчас беспрекословно подчиняющиеся вожаку, по возвращении первыми побегут давать на него показания.