Наверное, эти раздумья отражались на лице, потому что Соколов в самом деле взял на прицел мое колено и повторил совет:
– Не глупи… И не обольщайся, не ради тебя все затевалось.
Спрашивать «А ради кого?» я не стал. Капкан насторожили на Лернейскую, иных вариантов нет. Но зачем тогда появился «Жираф»? Неужели подозревают, что она могла уцелеть? Не верю… Слишком много взрывчатки натаскал Соколов, разнести «Медузу» на куски не так-то просто, но раз уж получилось, – не уцелел никто.
Я вновь посмотрел на галеон и понял, что правильно оценил пиратские намерения: «Жираф» следовал своим курсом, а шлюпка – восьмивесельный вельбот – приближалась к нам, моряки дружно наваливались на весла.
– Что с сестрами? – произнес я первые после взрыва слова; голос был чужой, хриплый, каркающий.
– Вроде живы… Запер их на всякий случай.
Простите, девчонки, но помочь я вам сейчас не силах… Выбора особого нет – остался единственный ход, способный испортить Ротмистру игру. Он не верит, что я на такое пойду, иначе первым делом связал бы, пока я валялся в отключке. Тем хуже для него…
Я уже слышал скрип уключин вельбота. Пора… Откинулся назад, переваливаясь через леерное ограждение.
Соколов не хвастал, реакция у него была отменная: выстрелил без промедления. Не в ногу – в грудь.
Последним моим ощущением стала дикая, непредставимая боль…
Часть вторая. Боевая тревога
Глава 1. В Африке акулы, в Африке гориллы…
Обнаженный человек шел по песку, затем по мху, усыпанному сосновыми иголками. Он мало что помнил и мало что понимал. Единственное чувство, подавившее все остальные и заставившее пошагать куда-то, было чувством голода. Человек искал еду. Прочее его не волновало.
Потом человек увидел кое-что съедобное: низенькие кустики, густо усыпанные синевато-черными ягодами, – крупными, переспевшими. Опустился на колени, торопливо рвал чернику, полными горстями отправлял в рот… Однако слово «черника» всплыло в его памяти далеко не сразу.
Разумеется, этим человеком был я.
А началось все с того, что меня застрелил подлец Соколов по прозвищу Ротмистр…
* * *
Если бы у меня нашлось время поразмыслить – наверное, я бы не поддался импульсивному порыву и не бросился за борт. Взвесив все за и против, сообразил бы: очутиться посреди моря в ипостаси безмозглой белой акулы, пожирающей все живое, – в одиночку, без ментального контроля со стороны, – не самый лучший выход из западни.
Но я тогда ничего не взвешивал, слишком уж разозлился на иуду Ротмистра. Крупнокалиберная пуля, пробившая легкое, сломавшая пару ребер и чуть не прикончившая болевым шоком, нежных чувств к иуде не добавила.
Уже в воде мелькнуло опасение: свинцовая пилюля в груди не позволит как следует вдохнуть, наполнить легкие водой, – и трансформация не начнется. Недаром же подлец Соколов в последний миг сменил точку прицеливания, не стал стрелять в конечность.
Но нет – с трудом и с лютой болью, однако я кое-как наполнил легкие. И не почувствовал начала трансформации, а оно, начало, должно было последовать мгновенно. Наверху грохотали выстрелы, я не обращал внимания, метровый слой воды защитит не хуже бронежилета. Вот только скоро нужда и в бронике, и во всем остальном у меня пропадет…
Выдохнул, розовым фонтаном окрасив воду. Вдохнул снова. Есть! Началось! Наверное, в первый раз крови в изуродованном легком было больше, чем воды.
* * *
Боль ушла, словно и не было. Когда легких нет, то и болеть нечему, а я дышал сейчас жабрами…
Стоп! Какие еще легкие, какие жабры, – нет такого среди понятий кархародона. Что за чудеса? Словно до сих пор плаваю в бассейне «Капитана Флинта» на пару с Лернейской…
Едва я изумился этому обстоятельству – почувствовал попытки установить ментальный контакт, слабые, едва ощутимые. Никак жива?
Ладно, разберемся. Но сначала разберусь с другими: с галеоном, с его шлюпкой, с подлецом Соколовым.
Начал со шлюпки, ее от яхты отделяло уже меньше сотни метров.
Узкий вельбот – суденышко ходкое и маневренное, но остойчивостью значительно уступает баркасу или ялу. Удар акульего хвоста его не опрокинул, но накренил, заставил черпнуть воды. Развернувшись, я повторил атаку: с разгона врезался в днище шлюпки головой.
Ох… черепушке пришлось не сладко, но вельботу досталось больше. Живой таран проломил доски и подбросил шлюпку, люди посыпались в воду, барахтались, пытались уцепиться за свою покореженную лоханку… Мне показалось, что больше половины из них не умеет плавать. Впрочем, неудивительно для моряков, выросших на берегах студеных морей.
Но я к ним особо не присматривался и на корню задавил желание устроить кровавую бойню. Не до них. Мне хотелось запустить клыки в Соколова. Как он говорил? Попаду в ногу – не станет ноги? Сейчас узнает на личном опыте, каково это – без наркоза лишиться конечности.
Но Ротмистр успел сообразить, чем рискует – перестал маячить у борта и попусту палить в воду. Куда-то забился, – возможно, спрятался в рубке или каюте. А большие белые акулы лишь в голливудских блокбастерах успешно таранят яхты таких размеров, даже поврежденные.
Разочарованный, я заложил круг вокруг яхты. Нет, нигде не видно иуды…
Тем временем ментальный контакт наконец-то установился. И я сразу понял, что уцелеть-то Лернейская уцелела, но досталось ей не слабо. Мысленные ее послания были полным аналогом дрожащего, прерывающегося голоса.
«Дарк… помоги… они высылают десант…»
«Все в порядке, леди, – бодро откликнулся я. – С десантом я почти разобрался, они готовятся кормить акул. Вернее, одну акулу».
«Идиот…»
Последовала пауза, но недолгая, даже толком обидеться я не успел.
«Десант не людей… тех, для кого построен спецотсек… в трюме галеона…»
«Вот оно как… Посмотрим, что у них там за десантники».
Кархародон понесся в сторону «Жирафа», набирая скорость.
«Поспеши… если я… если меня… в общем, если что, минут пятнадцать у тебя в запасе будут… потом станешь безмозглой акулой…»
«Не дождутся!», – оптимистично пообещал я, потому что уже почувствовал боковой линией десантников: было их больше десятка и двигались они под водой построением, напоминавшим гусиный клин.
«Если контакт прервется… тверди про себя… простенький детский стишок… – напоследок посоветовала Лернейская. – Дольше останешься человеком».
* * *
Удивительно к месту оказались строчки, что я бубнил про себя:
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы…
Потому что твари, идущие «гусиным клином», показались мне именно морскими крокодилами. Или пресноводными, – и те, и другие дают одинаковую отметку на моем природном радаре.