М.Ф. - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Берджесс cтр.№ 22

Он вышел в центр, встал спиной к своему столу и, крепко уткнувшись в него ладонями, сильно напрягая почти голые руки, насупился с большой высоты вниз на вырезку из «Гляди-и-и». И сказал:

– Во-первых, слишком много китайщины. Что у тебя общего с этой китайщиной?

Странно, что он это сказал. Я ответил:

– Предполагается моя женитьба на некой мисс Ань. В каком-то смысле от этого я и сбежал.

– Ах, а она связана – да? – с мисс Ту Кань и с китайскими сигаретами, которых ты просил?

– «Синджантин». Корейские, не китайские. А леди в отеле «Батавия» (кстати, как, черт возьми, я заплачу там по счету, если вы деньги у меня забрали?) курит сорт под названием «Джи Сам Сой».

– Ту кань сии джан тин джи сам сой. Очень громоздко, правда?

На это нечего было ответить, но меня обеспокоило нечто новое. Может быть, ощущение, будто меня что-то тянет к востоку, к мисс Ань, несмотря на все старания идти своей дорогой? У меня не было времени думать об этом, так как вошел сержант, а следом два новых констебля. Сержант был без темных очков, хотя со столь усталыми глазами, будто слишком много в последнее время писал, окруженными массой слоновьих складок, тогда как во всех остальных отношениях лицо было длинное и аскетическое; в темных очках он смотрелся бы лучше. Может, темные очки – привилегия констеблей, компенсация за низкую зарплату, ширма для желторотой человечности, вычеркиваемой с повышением ранга? Сержант говорил на британском английском, держался с инспектором фамильярно. Не отдав чести, сказал:

– Принял меры по сигналу, как было приказано. Ничего там не происходит, Джек. По-моему, фейерверк.

– Преждевременные петарды, да? Никакого праздничного шума до субботы, сказано в инструкциях. Да мальчишки есть мальчишки.

Инспектор посмотрел на меня, как на одного из мальчишек, подлежащих прощению. Сержант тоже взглянул, отвел взгляд без интереса, потом вновь перешел к делу:

– Значит, это он, да? Ты, да? Снова вляпался в неприятности, да? Напал на бедного уважаемого несчастного гражданина, который не может дать сдачи и сейчас в любом случае спокойно спит в своей постели, вот что ты на этот раз натворил?

Я изумился, но не так, как следовало. Оставалась проблема с вдыханием воздуха, возобновилась пульсация в голове, сложилось общее ощущение подвешенного состояния законов вероятности здесь, на этом загадочном острове. Но я все-таки стал выдыхать:

– Этого. Я. Совсем. Не понимаю. Вы и вы. Меня. Не знаете. Это как. Называется. Провокация?

– Как он представился? – спросил сержант. Инспектор ответил, заглянув в блокнот.

– Вчера вечером, – сказал сержант, – он назвался мне именем Ллев. Очень заботился насчет написания и произношения, Клев, Тлев, какая-то куча чепухи заграничной. Написал полностью на Марпл-стрит. Туда его доставили.

– Кого. Доставили. Что. Бога. Ради.

– За что доставили? – спросил инспектор.

– Кричал какой-то девчонке в открытом окне. Объяснил, мол, думал, она занимается этим делом. Кричал, как насчет того самого, а еще: может, вспомним немножечко старое. А еще жесты делал.

Сержант продемонстрировал пару тех самых жестов.

– Откуда он? – спросил инспектор. – Зачем здесь?

– С цирком приехал. Другое дело, как этот цирк умудрился пробраться при наших законах? Животные и прочее. Подрывные иностранцы. Клоуны и тому подобное. Сам именуется Трусливый Царь Зверей. Вот именно, зверей. Хотя мог, в моем понимании, заманить, как диковинку, доктора Гонци. В моем понимании, доктор Гонци правильно разозлился, а этот в ответ разозлился неправильно. На мой взгляд, нельзя себя так вести.

– Это, – сказал я, – нечестно. Это был кто-то другой. Доктор Гонци был в депрессии. Собирался покончить с собой. Настроился на убийство.

– Насчет вот этого свистка, – сказал инспектор, помахивая свистком.

– Мистер Тьма, – сказал я. – Нет, стойте… Мистер Дункель.

– Ну вот, – с большим удовлетворением сказал сержант. – Этот самый Дункель – директор. В моем понимании или по моей рекомендации надо его ненадолго упрятать, а Дункель пусть его домой заберет. То есть дать ему время. Видишь, Дункеля он точно знает. Это доказывает, кто он такой; вопрос, я бы сказал, дедукции или логического заключения.

– Точно, – сказал инспектор и обратился ко мне с холодным профессиональным спокойствием: – Повзрослей, парень. Не получается врать полиции. У нас приличное общество, мы умеем с неприличными разбираться. Уведите его.

Он повернулся к какой-то коробке для входящей корреспонденции с демонстративным отвращеньем и деловитостью. Два констебля расслабились, как бы снова очнувшись от долгих чар, стали толкать меня и погонять к полосатой пластиковой занавеске. Сержант совсем другим тоном сказал:

– Старик Фергюсон колбасил нынче, Джек.

– Танталически и иттрически?

Так это прозвучало. Меня молниеносно проволокли мимо темных зарешеченных камер, где мужчины стонали, один горько смеялся. Констебль гавкнул какое-то имя, похожее на Фенгус. Лысый мужчина в одних подштанниках вышел, жуя, из своего пенала, с ключами, болтавшимися на несуществующей талии. Сунул мне большую карту в переплете, которую я на одно безумное мгновенье принял за меню. Но когда меня заперли в одиночестве под низковольтной лампой, увидел: это перечень преступлений, караемых смертью. В камере стоял тонкий эфирный запах универсального унижения, сложившийся из потного спектра метаний от облегчения к безнадежности с добавлениями недержания мочевых пузырей и кишок, сконцентрированный в одной капле, обильно разбавленной дезинфицирующими средствами. Я лег на волосатое одеяло на нарах, стараясь дышать. Вскоре удалось, слава богу, преодолеть последний дюйм вонзенных в грудь когтей, без чего я бы умер, и ощутить облегчение, которое смыло все прочее. С улыбкой прочел перечень. Он был длинный, начиная с (впрочем, возможно, я плохо запомнил) антипедобаптизма до незаконного импорта зумбуруков. Инцест значился посередине – помню очень отчетливо, – но совокупление родных сестер и братьев не считалось инцестом; это был иной тип преступления, рассматривавшийся в несмертельной категории.

Я затаил опасение и даже интерес. Пожалуй, любопытно взглянуть на дальнейшее. Долго ничего не происходило, я тем временем дважды прочел перечень преступлений. Возникло давнее воспоминание о молодом человеке в «ливайсах» с венком, которое почему-то навело меня на мысль, что, в конце концов, список смертных грехов можно принять за меню. Широкое разнообразие блюд для удовлетворения наложенного культурой желания смерти, вроде внушенного голода, причем каждое блюдо составляет полный, больше того, последний обед. Бред и признак того, что мой разум клонился ко сну. Я прогнал сон, сосредоточился па боли в черепе; надо было бодрствовать, не хотелось ничего пропустить. Один миг невнимательности, и тот самый инспектор свершит брачную церемонию надо мной и мисс Ань.