Через час, когда я возвращаюсь из цветочного магазина, сестра звонит снова. Я также зашла в местный продуктовый и решила, что для пятничного ужина придется поискать магазин побольше. Но это можно оставить на другой день. Собрав пакеты в одну руку, другой я прижимаю к уху телефон.
– Алло?
– Я хотела сказать еще одну вещь. Это касается…
Теперь вокруг нее тихо. Может, она в переговорной с закрытой дверью, чтобы ей на этот раз не мешали.
– Но я не знаю, как сказать… и по телефону ли…
Интуиция меня не обманула. Она что-то хочет сказать, и, судя по волнению, тема деликатная.
– Я слушаю, – говорю я.
Сейчас, думаю, я, Вальтер.
Но сестра говорит не о муже и не о ней самой. А обо мне. Она говорит, что подумала и что была слишком резка со мной в прошлую пятницу. Когда говорила, что я должна снова начать писать и что можно счастливо жить и без детей. Потому что я не спрашивала ее мнения или совета.
– Не стоит из-за этого переживать, – говорю я, когда она замолкает. – Я знаю, что ты желаешь мне добра.
– Но я переживаю.
Я сжимаю бумажный пакет с цветами, по словам продавца, «не требующими особого ухода».
– Что ты имеешь в виду?
Я почти у дома. Вхожу во двор. Перед домом Стормов сидит Лео, склонившись над книгой. При виде меня он поднимает руку и машет. Я машу в ответ. Сестра вздыхает на другом конце.
– Еду, например. Элена, ты взрослый человек, у меня нет никакого права, но ты должна понять, что я тревожусь за тебя, что, если история повторится…
В ушах шумит.
– Какая история?
Лео собрал вещи и идет навстречу мне.
– Только не злись, но мне все известно, – продолжает сестра.
Я концентрируюсь на дыхании, заставляю себя дышать как можно медленнее. Вдох-выдох, вдох-выдох.
– О чем ты? О чем ты говоришь?
– Об анорексии, которая была у тебя в юности.
Она делает паузу.
– Мама мне все рассказала, – добавляет она.
Шум становится невыносимым, силы меня покидают. Я опускаю сумки на землю. Лео безмолвно показывает на них и так же безмолвно спрашивает, не нужна ли мне помощь. Я качаю головой, собираюсь с силами и отвечаю.
– Я должна закончить разговор. Созвонимся попозже.
– Нет, пожалуйста, не делай этого, – умоляет сестра. Я не хотела вспоминать это, но мы обычно… я не знаю… может, я зайду после работы. Мы сможем поговорить один на один.
Лео показывает жестом, что понимает, как я занята, и он не хочет меня беспокоить.
– Подожди!
Лео замирает и смотрит на меня.
– Это ты мне? – спрашивает сестра.
– Прости, я занята, – говорю я. – Сосед мимо проходил.
С этими словами я заканчиваю разговор и убираю телефон. Через секунду поднимаю глаза на Лео. На нем нет куртки.
– Тебе не холодно тут на улице?
Он пожимает плечами.
– Ты опять забыл ключи?
– Да, я самый большой в мире неудачник.
Я смотрю в пакеты, на горшки с цветами, потом на руки Лео. Синие от холода. Очевидно, что он совсем замерз. У меня нет другого выбора, как поступить как порядочный человек.
Я встречаюсь с ним взглядом.
– Хочешь зайти ко мне ненадолго?
14
Мы входим в дом. Лео открывает рюкзак, чтобы положить туда книгу, которая была у него в руках. Из книги на пол выпадает бумажка. Видимо, ее засунули между страниц. И вот она лежит на полу между нами. Кто-то написал на ней жирными черными буквами, и текст хорошо видно.
Лео Сторм = Слишком уродлив, чтобы жить.
Лео вздрагивает, поспешно нагибается за бумажкой, комкает и засовывает в карман.
– Что это было?
– Ничего.
Мальчик выпрямляется, но не смотрит мне в глаза. Я приглашаю Лео присесть на кухне и принимаюсь доставать продукты и цветы из пакетов. Лео вызывается помочь, и мы вдвоем раскладываем цветы по горшкам, поливаем и выставляем на подоконник. Когда Лео поворачивается, чтобы поставить папоротник на место и поправить листья, я разглядываю его украдкой. Из головы не выходит эта записка. Кто ее написал? Он сам? Или это послание?
Лео поворачивается и замечает мой взгляд. Я быстро спрашиваю, не голоден ли он. Пару минут позже мы сидим за столом, на который я поставила блюдо с овсяным печеньем. Лео стремительно поглощает печенье, но половину оставляет мне. Я качаю головой, пододвигаю блюдо к нему и говорю правду:
– Я не голодна.
В голове звучит голос сестры: «Анорексия, которой ты страдала в юности… мама мне все рассказала». Прижимаю кончики пальцев друг к другу и чувствую подавленность, от которой меня на время отвлек Лео. Неужели мама и правда ей все рассказала? И что именно она рассказала?
Лео ломает последнее печенье пополам и, поедая половину, осматривается.
– Вы здесь живете одна?
Вопрос слишком неожиданный, я не успеваю обдумать ответ. Достаточно было бы кивнуть и сказать «да», но с языка у меня срывается правда:
– Мы с мужем расстались
– Вы разводитесь? – озабоченно спрашивает Лео.
– Мы решили пожить раздельно, чтобы все обдумать. Но мы все еще женаты.
Он кивает и молча доедает печенье. Закончив, он стряхивает крошки со стола в ладонь.
– То, что вы видели…
Закусив губу, он кивает в сторону прихожей.
– Та записка…
Я медленно киваю, жду, когда он продолжит.
Лео закидывает крошки в рот, медленно сглатывает.
– Если вы вдруг встретите папу или маму и разговоритесь, не стоит упоминать ее. Записку.
Я встаю, наливаю два стакана воды, ставлю один перед Лео и снова сажусь напротив.
– Может, тебе стоит им рассказать?
Он не отвечает.
– Если тебе плохо, – продолжаю я. – Или если тебя кто-то обижает…
Лео качает головой.
– Папа занят. Он вечно работает. У него нет времени на такие вещи.
Такие вещи? Я делаю глоток воды.
– А мама?
– Мама?
Лео мотает головой, и челка снова падает на глаза.
– Вряд ли.
Слова повисают в воздухе. Я чувствую, как напряжение в комнате нарастает.
– Почему ты так думаешь?
Я стараюсь сохранять нейтральный тон, чтобы не выдать своего любопытства. Лео смотрит на бокал перед собой.