– А у нас есть комната? – заулыбалась Дина.
– А то, – хохотнул Нагорный, – ты надеялась, что наши дамы упустят это из своего внимания? Сейчас. Все уже устроили в большой спальне.
Понятное дело, что перевозбужденный Лешик не собирался спать, хоть ему и положено было по всем правилам.
Да вы что?! Какое спать! Никто бы не смог на его месте – день великого счастья всего его мира – сначала нашлись мама с папой, который сказали, что они теперь никогда-никогда с ним не расстанутся, а теперь выясняется, что у него еще есть настоящие бабушка и дедушка, и прабабушка даже, и брат с сестричкой, о которых рассказала ему Дина.
И пропустить такое событие, как встречу с нашедшимися наконец родными – не-е-ет, ни за что! Ни спать, ни успокоиться Лешик не мог, хоть ты что с ним делай. И прыгал от нетерпения на заднем сиденье, и задавал кучу вопросов, и хохотал от небывалого счастья и радости, и хлопал в ладошки.
Встречать гостей Нагорные вышли всей гурьбой, столпившись в большой прихожей. Первые суетливые приветствия, поцелуи Дины с родными, и как-то так получилось в суете и мельтешении, что ребенка и не разглядели, не заметили за спиной и ногами Дины.
– Ну а где же мальчик? – недоуменно спросила Антонина Борисовна.
– А вот и я! – Из-за ног Дины выскочил на своих костыликах сияющий от радости и полного бесконечного счастья пацан.
Семейство Нагорных мгновенно застыло, в полном шоке уставившись на ребенка, а тот переводил взгляд с одного на другого, не понимая, почему все молчат и как-то странно на него смотрят, и никто отчего-то не радуется такому небывалому счастливому событию.
– Я Лешик! – на всякий случай представился ребенок своим новым именем, которое ему ужасно, просто невероятно понравилось, которое он уже успел, наверное, раз сто повторить, вот и представился, ну а вдруг его просто не узнали.
– А я твой дедушка! – в тон ребенку громогласно и счастливо прокричал Константин Павлович.
Шагнул вперед, подхватил мальца на руки и, чуть подбросив вверх, так что прогрохотали костылики на ременной привязке, прижал к себе. И словно по команде «отомри», все разом заговорили, загомонили, облепив Константина Павловича со всех сторон, забирая и передавая хохочущего от счастья Лешика из рук в руки, который крутился волчком и обнимался-целовался с каждым – шум-гам, суета, звонкий голосок малыша и его необыкновенный заливистый смех, звучащий, как серебряный колокольчик.
Так всей гурьбой, с ребенком, «ходившим по рукам», и двинулись в кухню, позабыв о еще двоих виновниках переполоха, так и оставшихся стоять у двери.
Дина повернулась и, уткнувшись в грудь Гарандина, вдруг совершенно безудержно расплакалась не то от счастья, не то освобождаясь от напряжения, в котором находилась с того самого момента, как услышала смех этого необыкновенного мальчика. Своего мальчика. Родного.
Но поплакать от души Дине не дали, семья таки обнаружила ее отсутствие, в прихожую прибежала делегированная Сонечка и, ухватив мать за рукав, потащила на кухню.
И был чай-самовар, и вкуснейшие пирожки по особому бабушкиному рецепту, и всяческие иные вкусности. И тут вспомнили про фермерские дары, что успела загрузить в багажник их машины заботливая Алена Васильевна. И Кирилла с Соней отправили за теми самыми дарами, а потом понеслась новая волна восторженных ахов-охов, когда все это богатство разворачивали, быстро нарезали и дегустировали.
И все громко говорили, обсуждали возбужденно-восторженно-радостно грандиозное, небывалое событие, по случаю которого Константин Павлович извлек из серванта коллекционную бутылку коньяка, презентованную пациентом. Влад кивнул, мол, «а давайте», и дамы согласились, что такое событие можно и отметить парой рюмочек.
И в этой радостной суете, смехе и гомоне не сразу заметили, как обессиленная этим бесконечно растянувшимся днем заснула Дина, завалившись на бок и прижимая к себе уснувшего Лешика, который обнимал ее за шею. Они даже во сне не отпускали друг друга.
Утро понедельника началось с того же заливистого и радостного детского смеха Лешика, под аккомпанемент которого малыш как-то так ловко-ловко забрался на кровать к Дине с Владом и принялся их будить.
Да и правда пора. Дина сразу же развила кипучую деятельность, обзванивая всех необходимых людей, договариваясь, обсуждая, выстраивая план дальнейших действий, как великий полководец перед грандиозной битвой.
И уже днем они втроем – Дина, Влад и Лешик – находились на первичном приеме в Центре эндопротезирования, попасть на который удалось, подключив некоторые связи Дины, в том числе через благотворительный детский фонд «Победим», специализирующийся на помощи детям при травмах опорно-двигательного аппарата, руководит которым Кира Башкирцева
[7].
Дине не раз приходилось обращаться к помощи этого фонда для деток своих клиенток из Центра и тесно сотрудничать с ними, они были давно и хорошо знакомы с Кирой и частенько пересекались, хоть и не сдружились в силу чрезмерной занятости обеих.
А на следующий день, во вторник, Дину Нагорную и Владислава Гарандина расписали в районном загсе города Москвы по месту прописки невесты, где у нее имелись хорошие деловые связи с руководством. Теперь ей предстояло поменять паспорт на фамилию мужа, принять которую она с радостью согласилась.
«Октябрь», – думала, умиротворенно улыбаясь, Дина, сидя на заднем сиденье машины, которой управлял один из охранников Гарандина. Она возвращалась из Питера домой в усадьбу «Карас», которую с ее легкой руки очень скоро стали называть именно так сначала все местные жители, а потом и туристы.
Ну а что? Уж девятый год ширится и развивается хозяйство Гарандина, а короткого, емкого названия как такового у него и нет. Привыкли все «ферма да ферма». А какая там ферма? Уже целый сельскохозяйственный комплекс со своим поселком, с присоединившимися к нему еще двумя деревнями, а они – все ферма да хозяйство. Вот как-то так однажды Дина и высказалась в этом ключе и начала с себя, то есть стала говорить: «Едем в Карас, а у нас в Карасе, приезжайте в Карас…» – так и пошло и зацепилось-закрепилось, теперь уж никто иначе и не называет.
«Уже октябрь. Как же так быстро пролетели весна и лето? Наверное, от счастья. От того, что вместило в себя много радостных событий и изменений. Почему-то всегда все хорошее имеет свойство быстро проходить, пролетать, оставаясь лишь великолепным, согревающим воспоминанием», – думала она, глядя в окно.
Золотая осень стоит просто сказочная. Бабье лето. Шикарное.
Если бы Дина сама вела машину, то скинула бы скорость и катила бы потихоньку, наслаждаясь красотой, а то и останавливалась бы в особо приглянувшихся местах, но охранника Витю ей не хотелось просить. Да и не хотелось тревожить словами-разговорами то особое внутреннее состояние души, которое было у нее сейчас. Едут и едут, да и ладно. И так хорошо.