Мы с Мвитой накануне ночью вообще не спали. Я вспомнила, как он двигался внутри меня и как кончил. Он все еще был во мне. Он был жив. Я ощутила, как они плавают, извиваясь, в утробе. Мои лунные дни еще не пришли, но я их приблизила. Я заставила яйцеклетку встретить то, что осталось от жизни Мвиты. Но соединила их не я. Все, что я могла, – создать возможность. Завершила это не я. А что-то совершенно внешнее и равнодушное к людям. В момент зачатия от меня пошла мощнейшая ударная волна – волна, похожая на ту, что была много лет назад, на Папиных похоронах. Она снесла стены вокруг меня и потолок над головой.
Я сидела у тела Мвиты среди обломков и пыли и надеялась, что сверху что-нибудь упадет и меня прикончит. Но ничего не упало. Вскоре пыль стала оседать. Целой осталась только лестница. Слышно было, что на улицах и в домах кричат. Высокими голосами. Женскими голосами. Я содрогнулась.
– Очнись! – стенала какая-то женщина – Очнись!
– Ани, убей и меня! – плакала другая.
Я подумала о Санчи – ученице колдуна, которая зачала, не окончив обучения, и стерла с лица земли целый город. Подумала об опасениях Аро насчет обучения колдовству девочек и женщин. А у меня на руках был Мвита. Мертвый. Мне захотелось запрокинуть голову и захохотать. Из-за мыслей о ребенке в моем животе? Возможно. Из-за шока от осознания последствий того, что я сделала? Может быть. Из-за ясности ума, вызванной голодом, усталостью и горем? Может быть. Как бы то ни было, тучи в моей голове разошлись, и я вспомнила свой сон о Мвите. Об острове.
Кто-то бежал по лестнице.
– Онье! – крикнула Луйю, перепрыгивая через глыбу песчаника и книжный шкаф, упавшие на Даиба. – Онье, что случилось? Хвала Ани, ты цела.
– Я знаю, что нам нужно делать, – без эмоций сказала я.
– Что?
– Найти провидца. Того, кто пророчествовал обо мне, – я сморгнула, вспомнив: – Рана, его зовут Рана.
О Ране рассказывал Сола перед нашим уходом из Джвахира.
– Этот провидец, Рана, хранит бесценный документ. Должно быть, поэтому ему доверили пророчество, – сказал Сола.
Снаружи доносились плач и крики женщин.
– Тогда… тогда попрощайся и пойдем, – сказала Луйю, кладя руку мне на плечо. – Он умер.
Я посмотрел на нее. Затем на Мвиту.
– Вставай, – сказала она. – Надо идти.
Я в последний раз поцеловала его прекрасные губы. Посмотрела на голого дрожащего Даиба и усмехнулась. Во рту пересохло, а то бы я на него плюнула. Я не стала его убивать. Я его тоже оставила. Мвита мной гордился бы.
Думаете, песчаник не умеет гореть? Еще как. Я ни за что не бросила бы тело Мвиты на поругание. Ни за что. Все на свете может гореть, ибо все на свете должно возвратиться в прах. Я зажгла штаб Генерала ярким пламенем. Разве моя вина, что Даиб оказался внутри? Сомневаюсь, что Мвита рассердился бы на меня за то, что я сожгла здание, в котором беспомощно лежал Даиб.
Дом Генерала Даиба горел и горел, пока не сгорел дотла. Однако я видела, как из пламени с трудом вылетела большая летучая мышь – словно обугленный обломок. Пролетев пару ярдов, она упала на несколько футов, поднялась и улетела. Мой отец был искалечен, но все еще жив. Мне было все равно. Если мне удастся то, что я должна сделать, я разберусь с ним в свое время.
Мы быстро пошли по улицам, на которых безумствовали женщины. Никто не обратил на нас внимания. Мы шли к Безымянному озеру.
Глава пятьдесят девятая
– Я странно себя чувствую, – сказала Луйю.
Затем она бросилась к реке, и ее вырвало второй раз за день. Я стояла с открытым лицом и ждала, когда Луйю закончит. Я никого не интересовала. Возможно, люди что-то слышали о сумасшедшей эву, но то, что случилось в Дурфе, затмило эту новость. На время.
В Дурфе все до единого мужчины, способные зачать ребенка, были мертвы. Их убили мои действия. Каждый из солдат того войска, что я видела, умер в один миг. Спускаясь к реке, мы видели на улицах тела мужчин, слышали крики, несущиеся из домов, проходили мимо пораженных горем детей и женщин. Я снова содрогнулась, беспомощно вспомнив Даиба… Он мой отец, а я его дитя. Мы оба оставляем за собой трупы. Горы трупов.
– Ты все? – спросила я.
Мое лицо горело, меня тоже затошнило. Луйю застонала, медленно вставая.
– У меня в животе что-то… не знаю.
– Ты беременна, – сказала я.
– Что?
– И я тоже.
Она уставилась на меня.
– Ты…
– Я заставила себя зачать. Из-за этого что-то случилось. Что-то… ужасное.
Я посмотрела на свои руки.
– Сола говорил, что моя самая большая проблема – это недостаток самоконтроля.
Луйю вытерла рот тыльной стороной ладони и положила руку на живот.
– Значит… не только я. Все женщины.
– Не знаю, докуда это дошло. Вряд ли затронуло другие города. Но там, где мужчины мертвы, женщины беременны.
– Ч-что произошло? Почему мужчины умерли?
Я покачала головой и отвернулась к реке. Лучше ей не знать. Поблизости кричала женщина. Мне тоже хотелось кричать.
– Мой Мвита, – прошептала я.
Глаза горели. Я не хотела видеть, как на улицах безумствуют осиротевшие женщины.
– Он умер хорошо, – сказала Луйю.
– Сын убивает отца, – сказала я.
Но ведь Даиб не умер.
– Ученик убивает учителя, – устало сказала Луйю. – Даиб тебя ненавидел, Мвита тебя любил. Возможно, Мвита и Даиб не могли жить друг без друга.
– Ты говоришь как колдун, – проворчала я.
– С кем поведешься…
– Мой Мвита, – снова прошептала я.
Затем я кое-что вспомнила и запустила руку в складки рапы. Я надеялась, что он исчез. Он не исчез. Я вытащила крошечный металлический диск.
– Луйю, у тебя остался наладонник?
В доме через дорогу до хрипоты кричала женщина. Луйю поморщилась.
– Да, – сказала она и прищурилась: – Где ты взяла диск?
Она осторожно вставила его. Я подошла поближе. Сердце билось так сильно, что я стиснула грудь руками. Луйю, нахмурившись, прижала меня к себе. С тихим жужжанием выдвинулся маленький экран. Луйю перевернула его.
Прямо на нас смотрела моя мать. Она лежала на песке. Мой отец воткнул серебряный нож в песок рядом с ее головой. Я заметила на его рукояти символы, очень похожие на те, что покрывают мои руки. Тинг поняла бы, что они значат. Он раздвинул мамины ноги, а затем началось кряхтение, пыхтение и песни, а между песнями – рычащие слова. На этот раз я смотрела запись, а не мамины воспоминания. Я слышала язык нуру не так, как слышала его мама. Я понимала.