– Да уж, – сказал он. – После того как мы начнем, тебе нельзя подпускать его к себе. Если ты забеременеешь во время обучения, мы все можем умереть.
– Да, Ога.
– Полагаю, ты хорошо переносишь боль.
Я кивнула.
– Хоть это хорошо. Пройди сквозь ворота.
Кактус оцарапал мне ногу, я зашипела от досады и отпрыгнула. Аро захихикал. Мвита вошел вслед за мной невредимым и направился в свою хижину. Я пошла за Аро – в его. Внутри стоял стул и лежала циновка из рафии. И больше ничего, кроме маленького поцарапанного планшета и ящерицы на стене. Мы вышли через заднюю дверь, и перед нами расстелилась пустыня.
– Садись, – он сделал жест в сторону лежавших на земле циновок, и сел сам.
С минуту мы сидели, глядя друг на друга.
– У тебя тигриные глаза, – сказал он. – А их уже десятки лет не встречалось.
– У вас глаза старика, – сказала я. – А старикам недолго осталось жить.
– Я и есть старик, – сказал он, вставая.
Ушел в дом и вернулся, зажав в зубах колючку кактуса. Сел обратно. А потом поразил меня.
– Оньесонву, прости меня.
Я моргнула.
– Я был высокомерен. Я боялся. Я был дураком.
Я не отвечала. Я была полностью согласна.
– Меня потрясло, что мне поручили девочку, женщину. Но ты незаурядная, так что слушай. Что ты знаешь о Великих тайных сущностях?
– Ничего, Ога. Мвита не мог мне много рассказать, потому что… вы его не стали учить.
Я не сумела скрыть гнев. Если уж он признает ошибки, пусть признает все. Такие, как Аро, признают неправоту только однажды.
– Я не стал учить Мвиту, потому что он не прошел инициацию, – твердо сказал Аро. – Да, он эву, и это меня оттолкнуло. Вы, эву, приходите в мир с нечистой душой.
– Нет! – сказала я, наставив на него палец. – Можете говорить так про меня, но про него – не можете. Вы не удосужились расспросить его? Про его жизнь?
– Опусти-ка палец, дитя, – сказал Аро, выпрямившись и застыв. – Ты невоспитанная, это очевидно. Хочешь сегодня научиться дисциплине? Я хорошо ей обучаю.
Сделав усилие, я успокоилась.
– Я знаю его историю, – сказал Аро.
– Тогда вы знаете, что он был зачат в любви.
Ноздри Аро раздулись.
– Неважно, я дал ему попытку. Несмотря на его… смешанную кровь. Спроси его, что случилось. Я скажу лишь, что он, как и остальные, провалился.
– Мвита сказал, что вы не допустили его к инициации.
– Он солгал. Спроси его.
– Спрошу.
– В этой земле мало истинных колдунов. И не по собственной воле люди ими становятся. Потому-то нас преследуют смерть, боль и злоба. Все начинается с большого горя, а затем кто-то любящий нас требует, чтобы мы стали тем, кем должны стать. Скорее всего, это мать заставила тебя пойти по этому пути. Это для нее, ша.
Он помолчал, словно обдумывая.
– Должно быть, она попросила об этом в день твоего зачатия. Ее воля, судя по всему, пересилила волю твоего кровного отца. Родись ты мальчиком, у него был бы союзник, а не враг.
Великие тайные сущности – это средство достижения цели. У каждого колдуна цель своя. Но я не смогу учить тебя, пока ты не пройдешь инициацию. Завтра. Никто из детей, приходивших ко мне, не прошел. Все вернулись домой – побитые, сломленные, больные, ослабленные.
– Что происходит во время… инициации?
– Испытывают само твое существо. Чтобы узнать Сущности, надо быть правильным человеком, и это все, что я могу сказать. Ты уже выбросила свой алмаз?
– Да.
– Ты обрезана. Это может помешать. Но теперь ничего не поделаешь, – он встал. – После заката не ешь и не пей ничего, кроме воды. Через два дня у тебя месячные. Это может помешать.
– Откуда вы знаете, когда мои… когда оно будет?
Он лишь рассмеялся.
– Ничего не поделаешь. Перед сном медитируй в течение часа. После заката не говори с матерью. Но можешь говорить с Фадилем, отцом. Приходи к пяти утра. Вымойся как следует и надень темную одежду.
Я уставилась на него. Как запомнить все эти указания?
– Иди поговори с Мвитой. Он все повторит, если тебе надо услышать еще раз.
Возле хижины Мвиты пахло жженым шалфеем. Он молча медитировал, сидя на широкой циновке спиной ко мне. Я встала в дверях и огляделась. Значит, вот где он живет. Плетеные вещи свисали со стен и громоздились вокруг хижины. Корзины, циновки, подносы и даже недоделанный плетеный стул.
– Садись, – сказал он, не оборачиваясь.
Я села на циновку рядом с ним, лицом ко входу.
– Ты не говорил, что умеешь плести.
– Это неважно.
– Я бы хотела научиться.
Он подтянул колени к груди и ничего не сказал.
– Ты мне не все рассказываешь.
– А надо?
– Важное – надо.
– Для кого важное?
Мвита встал, потянулся и прислонился к стене.
– Ты ела?
– Нет.
– Лучше поешь побольше, пока солнце не село.
– Что ты знаешь об инициации?
– Зачем мне рассказывать тебе о самом большом провале в жизни?
– Это нечестно, – сказала я, вставая. – Я не прошу тебя унижаться. Но рассказать о том, что ты пережил, было нужно.
– Почему? Какая тебе от этого была бы польза?
– Неважно! Ты мне солгал. Между нами не должно быть секретов.
Он смотрел на меня, и я знала, что он перебирает в памяти подробности наших отношений. Ищет тайну или секрет, который можно потребовать у меня. Видимо, он понял, что я ничего от него не скрываю, потому что сказал:
– Это тебя только напугает.
Я покачала головой.
– Я больше боюсь того, чего не знаю.
– Хорошо. Я почти умер. Я умер… нет, почти. Чем ближе ты к тому, чтобы пройти инициацию, тем ближе к смерти. Инициация – это и есть смерть. Я подошел… очень близко.
– Что слу…
– У всех по-разному. Боль, ужас – абсолютный. Не знаю, зачем Аро вообще разрешает местным мальчикам пробовать. Дает волю своей злобе.
– Когда ты…
– Вскоре после того, как пришел сюда, – он сделал глубокий вдох, тяжело посмотрел на меня и покачал головой. – Нет.
– Почему? Мне это предстоит завтра, я хочу знать!
– Нет, – только и сказал он, и на этом все.
Мвита мог разгуливать между пальмовых ферм глухой ночью. Он делал это не один раз, когда засиживался у меня. Однажды, когда мы с ним сидели в мамином садике, к моей ноге подполз тарантул. Мвита раздавил его голой рукой. Но теперь, при упоминании несостоявшейся инициации, он пришел в настоящий ужас.