Я проснулась от взгляда, вздрогнула и открыла глаза. Солнышко уже зашло. Еще не было темно, но за окнами уже начали сгущаться сумерки. Кэвин лежал рядом, закинув руки за голову и вытянув длинные ноги в темных штанах, и смотрел на меня.
— Вставай, соня, — скомандовал он. — Ты рискуешь проспать все самое интересное.
Я лениво потянулась, стараясь убедить себя, что мужчина в моей кровати это не ново и не должно меня волновать. В конце концов, одну ночь мы с ним уже провели вместе, и ничего катастрофического не произошло, а сейчас так и вообще не страшно. Я слегка одета, он совсем одет, вполне рабочая обстановка.
— Что, уже пора куда-то идти? — лениво спросила я, вообще не горя желанием выползать из-под одеяла.
— Ага, у тебя щедрых полчаса на сборы.
— Это очень мало, — сообщила я, все же уговаривая себя подняться.
— Тогда почему ты все еще лежишь?
— Действительно. — Я вздохнула и потащилась приводить себя в порядок. Платье прихватила с собой в ванную. Сегодня я остановилась на синем, волосы уложила локонами и сунула в миниатюрную сумочку заколку, чтобы, когда пойдем упокаивать дядюшку, не трясти над саркофагом распущенными волосами.
Платье было красивым, с открытыми плечами, атласным корсетом и шифоновой юбкой. Ни покрой, ни сам материал не требовали дополнительных украшений, сегодня на мне была изысканная простота.
— Иногда кажется, ты читаешь мои мысли… — восхищенно произнес Кэвин. — Выглядишь просто великолепно. Осталось завершить образ.
— Драгоценности не надену, — упрямо заявила я. — Ладно бы мы просто пошли слушать концерт и лениво попивать вино, но нас еще ждет увлекательная прогулка на кладбище! А вдруг я потеряю?
На очередную плоскую коробку в руках Кэвина я смотрела настороженно. И не зря. Едва он открыл, как у меня упала челюсть. Он реально надо мной издевается! Настоящие аутландские бриллианты, прямиком из гномьих мастерских. Даже такой профан в драгоценностях, как я, мог узнать их с первого взгляда по переливающимся граням. Ни в каких других камнях не было заключено солнце. Только аутландские бриллианты переливались так, словно их вынесли на улицу в погожий летний день.
— Ты хочешь, чтобы я ночью потеряла часть этого великолепия, пока за мной гоняется мертвяк, а ты после этого взял бы меня в рабство на пятьдесят лет, чтобы я работала на тебя без зарплаты, за еду? Я не согласна!
— Идея соблазнительная, конечно, — серьезно кивнул он. — Но заметь, ее озвучила ты, а не я.
— Еще одна причина не надевать вот это… — Я ткнула пальцем в гарнитур, словно Кэвин предлагал мне украсить шею дохлой змеей.
— Ты ужасно упряма, Кетсия, кажется, я тебе уже об этом говорил. Давай не будем тратить время. Вчера же с жемчугом ничего не произошло. Почему это должно случиться с бриллиантами?
— Они значительно дороже, — отозвалась я, понимая, что аргумент звучит сомнительно. — А потом мы вчера не упокаивали дядюшек, мы просто ходили гулять.
Мне казалось, я отказываюсь достаточно убедительно, но почему-то Кэвин совершенно не хотел внимать доводам и все же заставил меня надеть все это баснословно дорогое безобразие. Я чувствовала себя отвратительно, словно устроилась работать не помощницей некроманта, а манекеном в ювелирный салон.
— Ты очень сильно переживаешь из-за пустяков, Кетсия, — шепнул мне на ухо Кэвин, когда, приобняв за талию, вел в сторону банкетного зала.
— Это не пустяки, — бухтела я. — Это камни, которые стоят больше, чем вся моя жизнь, включая ферму родителей. Неудивительно, что я неуютно чувствую себя, когда все это висит на моей шее.
— Ну и? — поинтересовался он. — Разве это значит, что с ними обязательно произойдет какая-то неприятность?
— Это значит, мне неуютно. Все будут глазеть и думать, будто вы меня купили.
— Ну вот, снова «вы», — кажется, даже слегка обиженно произнес Кэвин. — У тебя странное понимание отношений.
— В чем же странность?
— Ты настолько стремишься быть независимой, тебе настолько важно, чтобы мужчина не думал о том, что ты повелась на его счет в банке, что ты не можешь испытывать удовольствие. От вкусной еды, от красивых украшений, от новых впечатлений, даже если они просто игра.
— И почему это неправильно? Ничего этого я не могу себе позволить. А использовать эти блага за чужой счет плохо.
— Зато их могу себе позволить я. И неважно, можешь ты купить себе такие украшения или нет, достаточно того, что мне нравится, как они смотрятся на твоей шее, и даже если ты потеряешь их все, а это маловероятно — все же гномьи замки прочные и так просто не слетают, — это не имеет значения. Я уже испытал удовольствие видеть камни на твоей коже.
— Ты забыл добавить «бы», — тихо произнесла я, понимая, что не хватает воздуха.
— В смысле?
— Когда ты говорил «испытал», то забыл поставить частичку «бы». Если бы мы встречались, тебе бы понравились эти камни на моей коже.
— Если тебе проще жить с частичкой «бы», то пусть она будет, — усмехнулся мужчина, и мы вошли зал. А у меня снова осталось чувство, будто меня коварно обманули.
Сегодня тут царил полумрак, в центре возвышалась сцена, над которой кружились переливающиеся светляки. Исходящее от них свечение придавало окружающей обстановке мистическую, волшебную красоту. Нас проводили к столику, накрытому для двоих.
Сегодня не было открытого пространства, непосредственного общения и яркого света, только тихая музыка и камерная обстановка — мне так нравилось больше. За соседними столиками сидели незнакомые люди, ни Теон, ни Лиз на горизонте не маячили, значит, можно наслаждаться вкусной едой, неторопливым вечером и красивой музыкой. Впрочем, самой дивы пока на сцене не было. Видимо, ждали, когда соберутся все гости и утихнут разговоры, прежде чем пригласить ее.
О том, что, как только позволят приличия, нам с Кэвином придется уйти, чтобы упокоить случайно поднятого мной мертвеца, я старалась не думать, иначе бы не получилось наслаждаться нежнейшими устрицами и лангустинами. Сегодня у нас была морская тематика, возможно, потому, что приглашенная дива являлась самой настоящей сиреной — представительницей удивительного, почти исчезнувшего вида существ, чей голос поражал воображение.
Она появилась в иллюзорных пенных волнах, невероятно красивая, с развевающимися зелеными волосами и золотыми глазами. У меня даже дух перехватило от утонченного, идеального образа, от бронзовой кожи и полупрозрачного, словно сотканного из морской пены, платья.
Ей даже петь было не нужно, достаточно просто стоять, и все взгляды обратились к ней. Оказалось невозможно ни есть, ни пить, ни вести разговоры. Зрители, затаив дыхание, ждали, когда же начнется выступление.
Звуки ее голоса — низкие, вибрирующие — заставили затрепетать все внутри. Сирена пела. Ни одному человеческому существу не дано иметь такой диапазон голоса — от низкого, почти мужского, до высокого, переходящего в ультразвук.