– Как это удобно, что ты меня хорошо знаешь! Значит я могу спокойно повторить: твои доводы убедительными не считаю. Просто ты сам себе голову заморочил – то ли кисло, то ли сладко, а попробовать боюсь!
– Знаешь, Морковка, ты такая умная, это что-то! Думаешь мне так просто пробовать? У меня, между прочим, мама.
– О, – весь мой пыл сразу угас.
Борькину мамашу я помнила хорошо. Бессменный председатель родительского комитета, она вселяла ужас в сердца не только наших двоечников и их родителей, отличники тоже боялись ее до судорог. Да что там, отличники! Наша суровая классная руководительница, и та не осмеливалась ей противоречить. С директором спорить она не боялась, а вот с Татьяной Николаевной Маркиной… в общем, может Борис и хотел «попробовать», да кто бы ему дал! А я, вместо того, чтобы пожалеть человека и не бередить ему душу, полезла в эту самую душу без приглашения. Начала жизни учить и советы дурацкие давать – тоже, крупный специалист нашелся в области семейных отношений! Я коснулась его руки:
– Извини, Борька. Я, действительно, про нее забыла. Беру все свои слова обратно и с процентами.
– Да ладно. Тебе проще, ты можешь про нее забыть.
Добрались мы не через час и не через полтора, как обещал Борис, а только через два. Как он не пропустил нужный поворот, я не поняла, но минут через пятнадцать после того, как мы свернули с основной дороги, «ауди» уже ползла по небольшому, всего-то два десятка коттеджей, поселку. Выглядел он довольно мрачно – большинство домов были недостроены, остальные просто закрыты. Окна светились в одном единственном, трехэтажном особняке, так что теперь и я без труда могла определить место назначения. Борис остановился перед массивными, облепленными снегом воротами, и посигналил.
– Борь, можно я выйду? Хоть распрямлюсь, а то усиделась вся.
– Да выходи, конечно, что ты у меня разрешения спрашиваешь, – отмахнулся Борька и снова нажал на клаксон.
Проявляя чудеса неуклюжести, я выкарабкалась из машины. А чего вы ожидали? Я, между прочим, и не скрываю, что больше привыкла к общественному транспорту. В автобусе, если там народа нет, достаточно места, чтобы удобно устроиться и руки-ноги не затекут. А когда он полный, то поездка просто превращается в непрерывную физзарядку. В любом случае, не засидишься, не то что в легковушке.
Я с удовольствием потопала ногами по глубокому, даже на дороге было не меньше двадцати сантиметров, снегу и потянулась. Обошла машину, остановилась около Борькиной дверцы и открыла ее:
– А ты что сидишь? Тут такой чудесный воздух и не холодно совсем! Выходи.
– Ну да, не холодно. Градусов пятнадцать мороза, не меньше, – возразил он. – И ботинки у меня не подходящие, чтобы по сугробам скакать.
В этот момент приоткрылась калитка и показался темный силуэт человека. Человек воткнул в снег лопату, которую держал в руке, подошел к машине и остановился в свете фар. Я ахнула. Мужчина был настолько красив, что герой моих девичьих грез – Тимоти Далтон, сыгравший в многосерийном фильме уже упомянутого мною благородного Рочестера, без борьбы отступил на второе место.
Разумеется, красавец заметил, как я на него уставилась и по губам его скользнула понимающая улыбка. Но заговорил он не со мной, а с моим спутником:
– Добрый вечер, Борис Андреевич. Как добрались?
– Привет, Антон. Если я скажу: «прекрасно», ты поверишь? – усмехнулся Борис. – А чего ворота не открываешь?
– Снегом занесло, откапывать надо. Вы ключи оставьте и в дом идите, а я машину сам загоню.
– Разумно, – вздохнул Борис и бросил печальный взгляд на свои ботинки.
Потом он выключил мотор, выбрался из машины и взял с заднего сиденья вещи: мою сумку и свой, весьма элегантный, чемоданчик. Загребая снег ногами, подошел к Антону, протянул ключи и спросил:
– В гараже место есть?
– Нет. Я под навес поставлю.
– Ну ладно, пусть будет навес, – согласился Борис. – А чего это ты раздетый выскочил? Холодно же.
Только сейчас я отвела взгляд от безупречного профиля и обратила внимание, что Антон без куртки. Шапки и перчаток на нем тоже не было – только джинсы да свитер – не слишком теплый на вид. Я засмотрелась на снежинки, застрявшие в черных, как смоль волосах, спускающихся до высокого ворота свитера. Антон снова улыбнулся и ответил мне таким взглядом, что по спине побежали мурашки. Но говорить продолжал с Борисом:
– Сейчас согреюсь, – он махнул рукой в сторону лопаты. – А вы идите, а то девушка замерзнет.
И еще один взгляд. Долгий, многообещающий. Борис хмыкнул и подтолкнул меня в спину:
– Ну что встала, Морковка? Пошли.
– Я бы тебя попросила, – прошипела я, как только мы отошли на несколько шагов, – я бы тебя попросила не называть меня Морковкой. И вообще, давно мог бы забыть это идиотское прозвище!
– Как это я могу его забыть, если ты, по-прежнему, рыжая? Вот если бы ты перекрасилась, тогда еще можно было бы попробовать.
– А наголо обриться не надо?
– Да ладно, Ритка, не кипятись, – он примирительно похлопал меня по плечу. – Это же Антон. Ты потом сама разберешься.
– А при чем здесь Антон? – фыркнула я и тут же, довольно непоследовательно, заметила: – Понятно, он здесь работает. Ну и что? Я никогда не страдала снобизмом и социальные предрассудки меня не волнуют. Если человек работает дворником, то это не повод смотреть на него сверху вниз.
– Он здесь не только дворник, – Борис подал мне руку, помогая подняться по ступенькам высокого крыльца. – Это и шофер, и садовник, и истопник, и вообще, на все руки, и не только… да что там, я ведь сказал: разберешься. – Он потопал ногами, стряхивая налипший снег, потом повернул круглую дверную ручку и подтолкнул меня вперед: – Заходи, не стесняйся, оглядывайся.
Я зашла. И, не стесняясь, огляделась. Ну что вам сказать? В царских палатах – в Екатерининском дворце, или в Зимнем, не приходилось бывать? Мы с Тамаркой в позапрошлом году возили учеников в Ленинград… прошу прощения, в Санкт-Петербург. Дети, конечно, нас немного отвлекали, но кое-какие достопримечательности осмотреть удалось, в частности эти жилые помещения царей. Так я вам скажу откровенно, у них все это было устроено побогаче. Но если сравнивать с нашей трехкомнатной квартирой, или с Тамаркиной двушкой-хрущевкой, или даже с четырехкомнатной, улучшенной планировки (заходила я в гости к одному ученику) – то разница чувствуется сразу. Я имею в виду – сразу, с первого же шага в коридор. Собственно, здесь был и не коридор вовсе (коридор – это в нашей квартире, закуточек в два метра длиной и метр шириной. Шкаф для одежды там принципиально не умещается, поэтому пришлось повесить вульгарные вешалки), а холл. Просторный, раза в полтора больше нашей гостиной, ярко освещенный, уставленный очень симпатичными креслицами и диванчиками. А вдоль стены расположилась, явно сделанная на заказ, прихожая. Борька, не слишком церемонясь, вытряхнул меня из дубленки, открыл одну из темных дубовых дверок.