– Ты уходишь от ответа, – перебил Мэддокс. – Ты избегаешь меня с того дня, как я впервые задал тебе этот вопрос. Ты не желаешь говорить о нас, о свадьбе, о том, чтобы назначить дату. Кормишь меня отговорками про стаж, про ненормированный график без выходных…
– Неправда, я тебе сразу сказала! Я ненавижу то, чем сейчас занимаюсь, – мотаться по городу глубокой ночью, торчать в дешевых клубах и мотелях, следя за парочками, замешанными в порочащих связях, чтобы по возможности застукать их in flagrante и представить доказательства ревнивому мужу или жене, которые глядят на меня с отвращением. – Энджи ткнула пальцем себе в грудь. – Но мне необходимо как можно быстрее набрать часы, чтобы уйти от дурака Брикстона и начать работать самостоя…
– Хватит пудрить мне мозги, Энджи, – твердо сказал Мэддокс. – Когда по дороге сюда я тебе задал вопрос, Джок Брикстон был ни при чем – я помню твою реакцию. Она задала тон всей поездке, обнажила суть наших отношений, верно?
Энджи отвернулась от Мэддокса и от бриллиантового кольца в коробочке, которое он по-прежнему держал и которого она не коснулась, и уставилась в костер. Мэддокс не мог отвести взгляд от часто-часто бившейся на нежной шее жилке.
– Вопрос проще некуда: ты когда-нибудь думала завести детей?
Энджи обернулась как ужаленная:
– Слушай…
– Нет, ты меня послушай. Я-то без детей обойдусь, если тебе оно не надо: у меня есть Джинни, я все это уже проходил. Меня не так уж тянет затеваться снова, но я желал бы знать, чего хочешь ты. Потому что мне не все равно, что происходит в душе женщины, которую я люблю. Женщины моей жизни. Женщины, с которой я хочу провести остаток дней. Это абсолютно нормальный вопрос, который обсуждают нормальные люди, когда собираются пожениться.
Слеза сорвалась с ресниц Энджи и потекла по щеке.
Мэддокс выругался про себя. Зря он это сказал. Как Энджи Паллорино стать «нормальной»? Ее детство, ее прошлое было переполнено насилием, кровью и жестокостью, она готовый пример для учебника виктимологии! Кстати, скоро выйдет документальный детектив, основанный на реальных событиях ее жизни, и написал его судебный психиатр Рейнольд Грабловски, вопреки желанию Энджи и без ее участия. Чудо, что Паллорино вообще как-то держится!
– Мне не хватает моей прежней работы, – проговорила Энджи, глядя в сторону. – Новых дел, ношения служебного оружия, какого-то авторитета на месте преступления. Мне безумно хочется самой вести расследование…
– Я понимаю.
Она вскинула голову, и Мэддокс увидел, что ее лицо искажено страданием.
– Мэддокс, мне сейчас очень трудно. Я не знаю, как это – не быть копом. От меня словно отняли немалую часть. И принимать серьезные решения на всю жизнь, когда я еще не разобралась, кто я теперь и кем хочу быть… Вряд ли это правильно. – Она в упор глядела на Мэддокса. – Меньше всего я хочу тебя разочаровать, подвести, чтобы в какой-то момент ты раскаялся в своем решении…
– Это было ошибкой, – перебил он, закрывая коробочку. Бриллиантовая радуга исчезла.
Он попытался ее принудить, и Энджи ему отказала. Силой от нее ничего не добиться, теперь он в этом убедился. Мэддокса едва не трясло от сокрушительной неудачи. Он вдруг понял, как сильно хочет Энджи Паллорино в своей жизни, чтобы она всегда была рядом.
– Надо было обождать, – прошептал он скорее себе. – Выбрать более удачный момент. Мне хотелось показать, что наши отношения развиваются, но…
Паллорино приложила палец к его губам и покачала головой. Щеки у нее были мокрые от слез. Взяв коробочку у него из рук, Энджи молча открыла крышку и достала кольцо. Надев его на безымянный палец, она вытянула руку к свету костра.
От глубокого волнения у Мэддокса перехватило горло, когда он увидел лицо Энджи.
– Слишком большое, – хрипло сказал он. – Я вижу, оно велико. – Он кашлянул, прочищая горло. – Я мерил по кольцу, которое лежит у тебя на туалетном столике…
– Так то кольцо моей приемной матери! Папа мне отдал, когда мы перевезли ее в лечебницу. Оно мне не подходит и лежит у зеркала как память.
– Давай сюда, – попросил Мэддокс. – Я отдам подогнать. Мы… попробуем снова, в другой раз.
Как загнать джинна обратно в бутылку? Все равно что дым загонять обратно в костер. Назад пути нет.
– Какое красивое, – прошептала Энджи, любуясь кольцом. – Элегантное, прекрасное, простое…
– Дай я его переделаю.
– Нет, Джеймс Мэддокс, – мягко сказала Энджи, расстегивая серебряную цепочку, которую носила на шее, и надевая кольцо на цепочку. – Помоги застегнуть. – Она перебросила волосы через плечо и наклонила голову.
Он продел круглое звенышко в застежку, касаясь нежной шеи. Энджи убрала кольцо на цепочке под рубашку.
– Буду так носить, пока мы не выберем времени его уменьшить. Вместе.
Мэддокс задохнулся от эмоций и прерывающимся голосом спросил:
– Это значит… то, что я думаю?
Энджи приложила ладонь к его щеке.
– Да, – прошептала она. – Тысячу раз да. Я люблю тебя, Джеймс Мэддокс. Я даже не знала, что можно так любить, как я люблю тебя. Не подозревала, что я способна на такое чувство… – Она помолчала. – Или в какую тонкокожую трусиху я превращусь. Как сильно буду бояться тебя подвести.
У Мэддокса перед глазами все расплывалось от слез.
– Давай тогда в будущем году, до Рождества. Может, весной или летом?
– Я люблю весну, – прошептала Энджи. – Обожаю, когда цветут вишни и улицы Виктории усыпаны бело-розовыми лепестками… – Она подалась к Мэддоксу и поцеловала его. Ее губы и щеки были холодными и влажными. Пахло от нее знакомо – Мэддокс обожал ее запах. Его рука скользнула под водопад тяжелых рыжих волос, и Мэддокс поцеловал Энджи страстно, по-настоящему. В нем проснулось жгучее желание.
Энджи застонала и расслабилась, прильнув к Мэддоксу, когда его язык играл с ней. Поведя рукой вверх по его бедру, Паллорино накрыла ладонью твердеющую эрекцию.
– В палатку, – пробормотал Мэддокс ей в рот.
Они занимались любовью в чаще леса, неистово и яростно утверждая жизнь, словно бросая вызов смерти, таившейся в неглубокой могиле в двух шагах от палатки.
Но когда, утолив страсть, они лежали, объединив спальные мешки, переплетясь и обнявшись, и Мэддокс с наслаждением чувствовал щекой мягкие волосы Энджи, снаружи снова донесся волчий вой – стая охотилась, перекликалась, волки спаривались. И у Мэддокса шевельнулось ощущение, что между ним и Энджи еще не все выяснено и выправлено. Она согласилась, но многое оставалось недосказанным. Он осторожно высвободился из объятий спящей любимой женщины, расстегнул свой мешок и натянул одежду.
– Ты куда? – сонно пробормотала Энджи, повернувшись и ища его.
– Подбросить дров в костер.
Мэддокс выбрался из палатки и застегнул клапан. Он долго сидел один под брезентовым пологом, глядя на пламя, пока не начало понемногу светать. Он почувствовал, что Энджи тоже проснулась и лежит без сна в палатке.