Соблазняющий разум. Как выбор сексуального партнера повлиял на эволюцию человеческой природы - читать онлайн книгу. Автор: Джеффри Миллер cтр.№ 102

Страница

Тогда как шимпанзе выработали лишь моральное лидерство, люди развили более продвинутую систему нравственных ориентиров и склонность к пылкому декларированию общественных идеалов на тему правосудия, равенства и свободы. Нравственные ориентиры сексуально привлекательны, и, возможно, они появились в результате полового отбора. Эти ориентиры переводят беспристрастность примата-миротворца на более осознанный уровень – уровень принципов. При обсуждении столь важного человеческого свойства мы должны особенно аккуратно отделять эволюционные функции от человеческой мотивации. Когда Малкольм Икс использовал свое ораторское мастерство и харизму, чтобы сформировать у людей видение мусульманского общества, свободного от расизма, им управляли моральные инстинкты, а не сексуальные. Так случилось, что его моральные инстинкты привлекли красивую молодую женщину, Бетти Шабазз, которая стала его женой. А случилось это потому, что моральные инстинкты развились так, чтобы действовать через половой отбор. Не менее показательна история Мартина Лютера, чье видение протестантизма покорило бывшую монахиню Катарину фон Бора, ставшую его женой и матерью его шестерых детей. Красота павлиньего хвоста не меркнет оттого, что мы понимаем его сексуальное назначение. Так же и человеческая мораль не станет менее значимой, если мы признаем, что она развилась за счет механизма выбора партнера.

Долгое время в соответствии с принципом выживания наиболее приспособленных считалось, что мы должны поступать эгоистично. В рамках традиционных дарвиновских представлений люди скупы, неотзывчивы и способны лишь изредка помочь близким родственникам или дать в долг под процент тем, кто сможет вернуть деньги. Этот миф удобен для педагогов, священников и политиков, поскольку из него вытекает острая необходимость социализации людей посредством школ, церквей и тюрем. Вероятно, эти институты исправления характера – наши рождественские ду́хи ^[67]: дух прошлого Рождества, дух нынешнего Рождества и дух грядущего Рождества, призванные превратить эгоистичного, биологичного предрождественского Скруджа нашей морали в построждественского Скруджа, культурного и великодушного.

Тем не менее не стоит воспринимать повесть Диккенса как аллегорическое описание человеческой эволюции. У Скруджа не было проблем с выживанием, но он был одинок и не имел детей. Явный эгоизм вытеснил его с брачного рынка викторианского Лондона. Ни одна уважающая себя английская леди не обратила бы на него ни малейшего внимания. С точки зрения распространения генов его скупость была не заботой о собственных интересах, а самокастрацией.

Если бы не было полового отбора, склонность людей к благотворительности была бы величайшей загадкой эволюции. Трудно представить, чем может быть полезен инстинкт, заставляющий отдавать свои ресурсы чужим людям. Обычно эволюционные психологи говорят, что благотворительность – побочный эффект развития людей в маленьких племенных сообществах, где любое проявление великодушия впоследствии вознаграждалось. В Африке времен плейстоцена не было такого понятия, как “чужой”. Но все же психология благотворительности отличается от психологии взаимного альтруизма, и некоторые важные свойства не позволяют считать ее побочным эффектом инстинкта реципрокности. Я буду приводить примеры благотворительности лишь из жизни современного общества. Великодушие в плейстоцене могло и не быть точно таким же, как сейчас, но вряд ли отличалось слишком сильно. Мы уже убедились, что традиционная охота была очень требовательным ко времени способом повысить свой социальный, сексуальный и моральный статус, работая на общее благо. По сути, охота была благотворительной деятельностью.

Одна из загадок – почему людей так мало волнует, насколько эффективно благотворительные организации передают ресурсы от жертвователей к нуждающимся. Если благотворительность произошла от взаимного альтруизма (а он требует эффективного обмена ресурсами), то мы должны тщательнее заботиться о том, чтобы польза от нашего пожертвования была максимальной для получателя. Ведь если бенефициар в какой-то момент почувствует себя в силах отплатить за помощь, он скорее всего сочтет справедливым вернуть ровно столько, сколько получил, без учета высоких накладных расходов, связанных с работой благотворительной организации. Тем не менее большинство жертвователей удивительно мало интересуется эффективностью благотворительных организаций. А ведь у крупнейших из них – огромные административные расходы: большой процент пожертвований идет на зарплаты административного аппарата и специалистов по привлечению средств (фандрайзеров). Некоторые благотворительные фонды Франции, занимавшиеся сбором средств на борьбу против рака, заслужили печальную известность тем, что на сами исследования выделяли менее 10 % своих доходов. Многие “благотворительные мероприятия” – это роскошные вечеринки, где спонсоры встречаются друг с другом за бокалом шампанского. За две недели после гибели принцессы Дианы в 1997 году британцы пожертвовали Мемориальному фонду принцессы Уэльской более миллиарда фунтов стерлингов. Деньги были собраны задолго до того, как новоиспеченная организация определилась с направлениями вложений и размерами своих накладных расходов. Лишь немногие спонсоры ищут действительно эффективные фонды, такие как Оксфам ^[68], который передает около 80 % пожертвований нуждающимся и лишь 3 % направляет на административные расходы. Благотворительные организации различаются по своей эффективности грандиозно, но большинство жертвующих не заботятся о реальной благотворительной ценности своих пожертвований. Такое отношение резко контрастирует с тем, насколько нас беспокоит эффективность правительства, которому мы платим налоги, идущие на поддержку инвалидов, пожилых людей и поставщиков оружия.

Феномен благотворительной деятельности показывает, как великодушие может служить скорее неэффективной демонстрацией приспособленности, чем эффективным способом передачи ресурсов. Если богатые действительно хотели бы помогать людям, они зарабатывали бы как можно больше, делая то, что они умеют, а затем передавали бы деньги людям с меньшим достатком, специально обученным помогать другим. Разделение труда экономически эффективно как в благотворительности, так и в бизнесе. Вместо этого во многих современных городах мы можем наблюдать, как высококвалифицированные юристы, врачи, их мужья и жены тратят свое время, работая в столовых для бездомных или развозя еду пожилым. Стоимость их основного труда может в сотни раз превышать стоимость труда работника кухни или курьера. Вместо того чтобы целый час разливать суп по мискам, они могли бы пожертвовать деньги, заработанные за то же время на основной работе: их хватило бы на оплату двух недель раздачи супа. Это относится не только к юристам, а ко всем людям с зарплатой выше среднего, которые вместо денег жертвуют свое время. Так почему же они это делают? Здесь опять работает принцип гандикапа. У большинства работающих людей самый ограниченный ресурс – время, а не деньги. Жертвуя время, они гораздо менее эффективно помогают нуждающимся, зато ярче демонстрируют собственные великодушие и доброту.

Страница